Несколько дней спустя Михайлов ездил в Амстердам, пробыл там два дня и вернулся домой около полудня.
Подходя к своему дому, он с удивлением увидел тощего, худощавого человека в огромном парике и в черном платье, стоявшего перед дверью. В то же время заметил он на двери шнурок, прикрепленный двумя огромными печатями. Не обращая особенного внимания на это обстоятельство, Михайлов вынул из кардана ключ и пошел прямо к двери, но человек в черном платье преградил ему дорогу.
— Стой! — закричал он с важностью. — Кто ты?
Михайлов осмотрел молодого человека с ног до головы, улыбнулся и отвечал:
— Что ты горячишься, словно петух!
— Дерзкий! — вскричал человек, надувшись. — Знаешь ли ты, с кем говоришь?
— Не знаю, да и знать не хочу.
— Так я же тебе скажу…
— Незачем! Я вижу, что ты со своим париком похож на чернильницу, заткнутую пробкой, — отвечал Михайлов, засмеявшись.
Эта шутка взбесила важного человека.
— Как ты смеешь грубить писарю высокопочтенного господина синдика?!
— А мне какое дело до тебя? — возразил Михайлов. — Я хочу идти к себе, а ты преграждаешь мне дорогу.
— А! Так ты русский плотник… Дело, дело!
— Пусти же меня!
— Назад! Разве ты не видишь, что на дверях твоих наложена печать нашей высокой и могущественной республики, до которой ни один смертный не дерзнет прикасаться! Назад! Или рука правосудия отяготеет над тобою!
Последние слова писарь произнес напыщенным голосом.
— А! Ты мне надоел! — нетерпеливо возразил Михайлов, отодвинув в сторону писаря, и сорвал запечатанный шнурок.
— О ужас! О преступление! О святотатство! — завопил писарь и, опасаясь гнева человека, дерзнувшего наложить руку на печать высокопочтенной республики, подобрал полы своего черного камзола и пустился бежать со всех ног.
Михайлов же пошел к себе и, забыв о приключившемся, преспокойно сел к столу и принялся писать.
Полчаса спустя дверь растворилась, и на пороге явился сам высокопочтенный синдик с раскрасневшимся от гнева лицом. Синдик был также одет в черном; на голове у него был напудренный парик, под мышкой маленькая треугольная шляпа, а в руке огромная трость с костяным набалдашником.
— Где он, где дерзкий! — вскричал он, с важностью войдя в комнату.
В толпе, следовавшей за ним, показалось и полное, круглое лицо корабельного мастера Блундвика.
— Кого тебе надо? — спросил Михайлов, не вставая.
Один голос его заставил синдика отступить, но, оправившись, он спросил:
— Как ты осмелился сорвать печать высокой и могущественной голландской республики?
