Опытных рыболовов по соседству не было. Лишь книжки немного помогали.
И все же это было настоящим посвящением, одиноким вступлением в касту «одержимых». Неискушенному профану ужение даже мельчайшей плотвы, от которой опытный рыболов, отплевываясь, бежит, доставляло неведомое дотоле наслаждение. Однако именно мелкая плотва научила меня терпению и точности в подсечках. Хорошая школа! Но я так «настоялся» при этом в береговых мочажинах, что две недели пролежал в постели с воспалением ноги в подъеме.
Однако и этот печальный опыт не мог меня образумить, и впоследствии неоднократно, иногда в глухую осеннюю пору, я часами просиживал на берегах торфяных озер, с ногами в воде, постепенно синея от холода. Такова страсть.
Лодок не было. Лишь на немногих озерах плавали полусгнившие «кутьки»-долбленые челны. В то лето я проводил дома вряд ли более шести часов в сутки, и зеленый мир беспрепятственно вторгался в меня шумом листвы, поклонами тростника, рыбьими всплесками, запахами воды и леса.
В памяти каждого рыболова и охотника первые порывы новой страсти живут прочно.
Человеку трудно оценить значительность впечатления, пока оно не отстоится.
Бывает так, что какое-нибудь событие едва заденет внимание, а потом начинаешь думать о нем все больше, и оно как бы наливается жизнью. А то, что некогда представлялось важным, существенным,- высыхает, превращается в пыль.
Так и в малой области охотничьих воспоминаний. Какую-нибудь подробность запомнишь на всю жизнь, то и дело мысленно возвращаешься к ней, а целые недели, проведенные на воде, выпадают из памяти, оставив следы лишь на страницах дневника.
Должно пройти немало времени, пока в длинном ряду воспоминаний каждое займет подобающее место не по хронологическому признаку, но по своей яркости, силе и значению.
Окидывая теперь мысленным взглядом все моря, озера и реки, в которые мне доводилось забрасывать удочку,- от Невы до Татарского пролива, от Ветлуги до Амура, от Имандры до Черного моря, я вижу прежде всего ландшафт, природу, отступающую на задний план во время самого ужения и занимающую главное место в воспоминаниях.
Без особого удовольствия я перебираю в памяти подмосковные экскурсии. Вероятно, шум и многолюдство при выезде и возвращении засоряли впечатление от природы, мешали ему отстояться.
Приятно вспоминать об окрестностях Валдая, «левитановском» озере близ Удомли, берегах Амура, уральских озерах.
Но самые глубокие впечатления сохранились у меня от двух поездок в Лапландский заповедник (в бассейн озера Имандры) и от одного лета на Карельском перешейке.
