Оно вообще не должно существовать в природе! Я еще не создала этот почтовый адрес, когда он посылал мне письмо! Или он отправил его сотням случайных адресатов, рассылая имей как письмо в бутылке?
Версия 4.0: открывание ящика Шрёдингера устанавливает, жив кот внутри или нет.
А если кота там еще нет?
Когда наступил рассвет, я уложила свои волосы новой длины в подобие нормальной прически и сменила пижаму с планетами на жилетку и шорты. Остановившись на пороге, я оглядела мокрую траву – и сбросила тенниски. Если я собралась открывать Вселенную, начну с собственных ног.
В кухню я вошла по щиколотку в грязи. Томас, Нед и папа уже сидели за столом. Между ними стояло блюдо рогаликов с корицей.
Папины глаза стали как блюдца. Томас закашлялся, словно подавившись, и сказал:
– Ух ты, твои волосы!
По его интонации я не поняла, нравится ему или нет.
Я подняла руку и потыкала в волосы:
– По шкале от одного до ста десяти, сильно плохо?
Томас качнул головой, потревожив собственные заузленные пряди:
– Нет, ты классно выглядишь. Именно так и надо было.
Секунду мы смотрели друг на друга, словно договаривая несказанное глазами.
Нед прошептал что-то папе на ухо, и тот недовольно кашлянул, пробормотав что-то по-немецки. По-моему, я уловила слово Büstenhalter. Бюстгальтер.
Я скрестила руки на груди. Томас вскочил и закружился по кухне, накладывая для меня рогалики на тарелку, включая чайник, размахивая руками и тараторя милю в минуту о заказанном Недом крокенбуше.
Я ела рогалики, слизывая с пальцев липкий сахар, и смеялась над причудами Томаса, не обращая внимания, что Нед волком смотрит на нас обоих.
Спустя почти год траура я чувствовала себя как викторианцы с появлением Эдисона: столько лет в темноте, а тут – электрический свет.
Между пальцами ног у меня земля.
* * *
В воскресенье я ускользнула от непонятного полицейского надзора Неда и пошла из Холкси вглубь материка, вдоль канала, где жила Соф. Стояла невероятная жара. Соф уже загорала, когда я подошла к лодке, едва видневшейся в джунглях горшечных растений, которые ее мама выращивает на палубе.
Я постояла на пешеходной дорожке, глядя, как миссис Петракис поливает цветы, иногда брызгая на Соф, которая взвизгивает и смеется. Грей так делал с нами в саду. А на маму он тоже брызгал, интересно? Стала бы она брызгать на меня? Эта мысль проделала в моем сердце временнóй тоннель.
– Соф! – заорала я, чтобы не думать об этом.
Она села, вглядываясь поверх папоротников, и ее губы сложились в идеально накрашенное помадой потрясенное «О».
