Музей Соломона Гуггенхайма Нью-Йорк | страница 31
В истории искусства фигура Макса Бекмана стоит особняком. Долгое время он не проявлял интереса к проблематике, волновавшей современников. В 1912 в журнале «Пан» мастер выступил против современного искусства, с критикой Франца Марка. Радикальным новшествам он противопоставлял традицию, продолжателем которой себя считал, а формальным экспериментам — стремление постичь суть природы, выразить суть вещей.
Бекман получил фундаментальное образование в Веймарской академии художеств. В 1903 он приехал в Париж. Огромное впечатление на молодого живописца произвели работы импрессионистов, а также Поля Сезанна.
К исходу Первой мировой войны, побудившей пересмотреть философские и художественные воззрения, у Бекмана формируется свой узнаваемый стиль. Пережив состояние физического и эмоционального шока, узнав, что такое страх и смерть, он пришел к выводу, что «испытать сильную эмоцию — значит придать ей форму, а это уже способ достигнуть искупления». С этого времени композиции его полотен становятся заостренными, а колорит сводится к локальному использованию цвета, что позволяло сохранить дистанцию между самим мастером и изображаемым им миром, похожим, скорее, на плохую комедию.
Картиной «Алфи в маске» автор продолжает тему декадентских кабаре периода Веймарской республики, однако этот образ более вызывающий. Живописец далек от социальной критики, его работы — это констатация безумия и агонии общества, влекущих за собой опасные для человечества последствия.
В 1934 Бекман уже был отстранен нацистами от преподавательской деятельности в Штеделевской художественной школе во Франкфурте-на-Майне и вынужден бежать в Берлин, где оказалось легче «затеряться». Мотив маски, используемый в данном полотне, возможно, отчасти указывает на вынужденную «игру в прятки». Лежащая полуобнаженная модель занимает практически все пространство композиции, она спокойно смотрит на зрителя, будто играя с ним, ее поза раскрепощена. Тот, оценив в полной мере все прелести форм, устремляет взгляд на лицо героини, но оно закрыто. Черный контур придает образу монументальность, а крупные круглящиеся формы — статичность.
Когда Пьер Боннар создавал эту картину, Европа стояла на пороге Второй мировой войны, но кажется, будто современная жизнь совсем не интересует мастера. Его живописный язык отсылает зрителя в художественный мир конца XIX века, яркий колорит вызывает в памяти работы и теории Поля Гогена. В 1890 Боннар примкнул к группе «Наби» (с иврита название переводится как «пророк»), излюбленными сюжетами которой были мистические видения. Есть ощущение, словно и сорок лет спустя художник пребывает в мечтаниях о прекрасном мире.
