Каждый вечер она торопилась домой в свою крошечную квартирку на Теодотус-стрит, сквозь листопад и осенний воздух, мимо грохочущих мотокарет и утомившихся за день лошадей, от тепла к теплу: теплу своей плиты и стёганых одеял. Это успех, говорила она себе. Это моя карьера. Именно так я и хочу провести остаток жизни.
Но каждый вечер приходили воспоминания о полевых экспедициях трёхлетней давности в Сьерра-Масатека с проводниками и двумя аспирантами: о времени, когда она частенько опасалась за свою жизнь, когда она была грязна, неустроенна и слишком часто беспомощна в руках судьбы. А теперь она лежит в постели и заново переживает те месяцы. И как бы ни было тогда страшно, думала она, скучно тогда точно не было.
Конечно, она не хотела возвращения в Новую Испанию. Та часть её исследований завершена. В любом случае, сейчас там идёт война. Но интересно, не это ли путешествие изменило что-то внутри неё, разожгло аппетит к… чему? Приключениям? Определённо нет. Но к чему-то, что должно произойти. Очередной вехе. К чему-то важному в её жизни.
В некоторые вечера это становилось почти молитвой. Она помнила, как её мать бормотала вечером молитвы: якобы обращённые к Аполлону, поскольку папа был пайдономосом этого культа, но на самом деле, скорее всего, адресованные земле вокруг их дома в сельской глубинке Нью-Йорка, вдали от городских огней, где звёзды ярко светят на летнем небе и лес полон жизни. Молитвы местным богам, безымянным в Новом Свете, по крайней мере, с тех времён, как были уничтожены или отогнаны на запад аборигены; богам, чьи сивиллы замолкли или никогда и не вещали среди лугов.
— Мы живём в затаившем дыхание месте, — сказала однажды ей мама. — В месте, лишённом пневмы. Невдохновлённом. Неудивительно, что иерархи здесь так сильны.
И даже ещё сильнее, подумала Линнет. Для её матери плохие времена настали слишком скоро.
И всё же она позволила себе одну маленькую еретическую молитву. Избавь меня от одинокого однообразия, подумала она. И этих проклятущих дождей!
Но боги, не уставала напоминать ей мать, очень капризны. Избавление пришло к Линнет внезапно и в весьма неприятной форме. А дождь лил ещё много дней.
∞
Она сбросила дождевик в покрытом щербатым кафелем вестибюле своего лишённого лифта дома, и, роняя с него капли, поднялась на два этажа мимо висящих на лестничных площадках круглых зеркал — проклятия всей её жизни, показывающих её в самые нелестные моменты: на заре и в вечерних сумерках. Несмотря на колпак, её волосы промокли, и в свете ламп накаливания она выглядела какой-то маленькой. Маленький нос, маленькое круглое лицо, сжатые бледные губы не желают изгибаться в улыбке. Когда она только здесь поселилась, она всегда улыбалась себе в этих зеркалах. Но уже давно перестала.
