— Скажите мне правду: они здесь? Он… тоже? — быстро спросила она меня, едва я вошел в «гостевую комнату». Левонидзе расставлял на столе шашки.
— Конечно. Для того мы все тут и собрались, — сказал я как можно мягче. С первого взгляда было ясно, что девушка сильно нервничает. — Какой счет?
— Десять ноль в ее пользу, — ответил невозмутимый Левонидзе (наверняка поддавался; я-то у него выигрывал крайне редко).
— Вы готовы к любым сюрпризам? — спросил я. — Вот и отлично. Ждите. Вас вызовут.
Левонидзе вышел вместе со мной в коридор.
— А с тем, которого я привел утром, как быть? — спросил он. — Он до сих пор спит.
— И пусть дрыхнет. Его выход в свой час. Ты только не давай ему больше водки.
— Думаешь, на сей раз обойдется без скандала? Без мордобития?
— А что плохого, дорогой мой, в скандалах? Взрыв сдерживаемых эмоций зачастую не усугубляет, а, напротив, разрешает конфликтную ситуацию, выявляет причину и следствие изначальных поступков. Тебе ли не знать? Гнев и ярость — это поражение человека, его нагота. Смех — верхняя одежда, удобное и теплое пальто. Слезы — нижнее белье, последнее прикрытие срама. Душа человеческая в таких же одежках, как и его тело. Но роль смокинга или кальсон выполняют эмоции.
— Тебе виднее, ты в этом деле профи, — согласился Левонидзе. — Однако месяц назад одна матушка на наших глазах едва не зарезала кухонным тесаком сына. Помнишь тот случай?
— Это был не тесак, а нож для чистки рыбы. Заметь, в подсознании у нее был древний христиано-иудейский символ — рыба. Отринув когда-то религию, она не смогла до конца вытравить свою душу. А тем актом пыталась очистить и себя, и сына от скверны. Поскольку согрешила с ним. Ладно, надо работать, — сказал я и начал спускаться по лестнице.
Остановившись между двумя кабинетами, подумал: с чего, а вернее, с кого, начать? С барина Коленьки или с Нехорошева?
План действий был выработан накануне, задачи определены, цели обозначены. В принципе, выбор сейчас не играл особой роли. Я изучал этих людей достаточно долго. Сегодня пора было ставить точку. Поразмыслив немного, я вошел в правый кабинет. И сразу же понял, что атмосфера здесь уже накалилась. Бижуцкий и Жанночка стояли возле открытого окна, остальные орали друг на друга. При виде меня все смолкли. Галстук у Нехорошева съехал набок, Лизочка приобрела пунцовый цвет лица, мадам Ротова — напротив — еще более бледный.
— Я доктор педагогических наук, профессор, — заявила она мне. — У меня академические труды. А этот… человек, — она выразительно посмотрела в сторону Нехорошева, — говорит, что я в воспитании детей ничего не смыслю. И приводит в пример мою дочь, которой я, дескать, подавила волю. Убила ее альтер эго.
