Но теперь, сидя в приятном, комфортабельном гостиничном номере, я представил себе, как растягиваюсь посреди темного, запертого музея на ржавой шишковатой скульптуре под названием, скажем, «Югославия: расколотая страна», как укрываюсь ветхой портьерой, сорванной у входа в гардероб, – и передо мной встал совершенно противоположный вопрос: «Почему же да?»
* * *
Литературное мероприятие закончилось, я сижу с остальными участниками за деревянным столом в местном баре. Дело идет к полуночи, когда Карла, ассистентка Романа, говорит, что мне пора сказать всем «до свидания». Я должен отправляться в музей. Писатели, слегка подшофе, встают и весьма театрально со мной прощаются. Дюжий баск крепко обнимает меня и говорит: «Надеюсь, завтра увидимся»; немецкая переводчица пожимает мне руку и смахивает слезу – или просто поправляет контактную линзу.
Ночной охранник в музее ни слова не знает на английском – что уж говорить об иврите. Он ведет меня сквозь череду темных залов к боковому лифту, который переносит нас этажом выше – в прекрасную просторную комнату с тщательно застеленной кроватью посередине. Жестами он дает мне понять, что я могу свободно бродить по музею. Я благодарю его кивком.
Как только охранник уходит, я забираюсь в кровать и пытаюсь уснуть. Я все еще не пришел в себя после раннего утреннего перелета, да и вечернее пиво подействовало на меня не слишком бодряще. Глаза мои начинают слипаться, но какая-то часть мозга отказывается подчиниться. Сколько еще раз мне выпадет шанс побродить по пустому музею? Глупо не совершить коротенькую прогулку. Я встаю, обуваюсь и еду на лифте вниз. Музей не назовешь огромным, но в нем почти совсем темно, и мне с трудом удается понять, где нахожусь. Проходя мимо картин и скульптур, я стараюсь их запомнить, чтобы ориентироваться по ним на обратном пути к лифту, который вернет меня в мою удобную кровать. Через несколько минут страх и усталость немного отступают и я уже вижу в выставленных работах не только ориентиры, но и произведения искусства. Оказывается, я хожу сквозь залы кругами, постоянно возвращаясь в одну и ту же точку. И вот я сижу на полу перед огромной фотографией потрясающей красавицы с пронзительным взглядом. Текст, нацарапанный поверх фотографии, цитирует граффити, сделанное неизвестным голландским солдатом миротворческих сил ООН, располагавшихся в Боснии в 1994 году:
«Нет зубов?.. Есть усы?.. Пахнет говном?.. Боснийка!»
Эта впечатляющая фоторабота напоминает мне историю, услышанную днем в загребском уличном кафе. Официант рассказал мне, что во время войны посетителям было трудно выбрать правильное слово для заказа кофе. Слово «кофе», объяснил он, по-разному звучит на сербском, боснийском и хорватском, и любой невинный выбор был нагружен угрожающими политическими коннотациями.
