– Я не сержусь, что ты не плачешь, – говорит Лев и кладет свою ручку мне на руку, словно почувствовав мою неловкость. – Я просто хочу понять почему. Мама плачет, а ты нет.
В твоем возрасте, говорю я Льву, что угодно могло вызвать у меня слезы. Кино, сказка, даже жизнь. Я ревел от каждого уличного попрошайки, каждого раздавленного кота, каждой поношенной кроссовки. Окружающие считали, что так неправильно, и подарили мне на день рождения книжку, которая учила детей не плакать. Главный герой плакал очень часто, пока не встретил воображаемого друга, и тот предложил, чтобы каждый раз, когда у главного героя подступают слезы, он превращал их во что-нибудь другое: спел бы песню, погонял мячик, станцевал. Я прочел эту книгу раз пятьдесят, я тренировался снова и снова – и в конце концов так хорошо натренировался не плакать, что это стало получаться само по себе. А теперь я настолько привык, что не знаю, как перестать.
– То есть когда ты был маленьким, ты пел каждый раз, когда тебе хотелось плакать? – спросил Лев.
– Нет, – с неохотой признался я. – Я не умею петь. Так что обычно, стоило подступить слезам, я кого-нибудь бил.
– Странно, – задумчиво сказал Лев. – Обычно я бью кого-нибудь, когда мне весело.
Я решаю, что настал подходящий момент отправиться к холодильнику и принести нам сырных палочек. Мы сидим в гостиной и тихо жуем. Сын и папа. Двое мужчин. Если бы вы постучали в дверь и обратились к нам с вежливой просьбой, мы бы поделились с вами сырной палочкой, но если бы вы сделали еще что-нибудь – такое, от чего нам стало бы грустно или весело, – вам бы, скорее всего, немножко наваляли.
