Обливаясь потом, дрожащими руками я пытался зажечь лампу. Но сделать это не было никакой возможности. Хриплым, едва слышным голосом я позвал прислугу. Но снаружи ничто не пошевелилось, если не считать шныряющих вдоль стен крыс.
В конце концов ощупью, согнутый почти что пополам, осторожно ступая и держась обеими руками за живот, я в одиночку побрел сквозь темноту.
Когда я снова на нетвердых ногах вернулся в спальню, по моему лбу сбегал холодный пот. Не успел я дойти до кровати, как меня снова стала колоть, сверлить, жечь теперь уже знакомая пронзительная боль. Она сходилась в одной точке. Было похоже, будто бы кто-то настойчиво тыкал остро заточенным копьем в самый низ моего живота.
Улегшись на спину, я ненадолго почувствовал облегчение, тогда как ходьба и даже простое стояние на ногах делали боль совершенно невыносимой. Но мне пришлось подняться еще раз. На этот раз я увидел в моче кровь. Хватаясь за случайные предметы, я пробирался назад в кровать, аккуратно и избегая резких движений, прилег на нее на несколько минут, но вскоре, пошатываясь, снова побрел прочь.
Мой измученный мозг какое-то время пытался уцепиться за предположение, что это всего-навсего воспаление мочевого пузыря, вызванное его переохлаждением. Но даже скудость моих тогдашних познаний в области медицины не могла помешать мне распознать симптомы мочекаменной болезни, что обрекало на неудачу все мои попытки утешить себя.
Уже после, время спустя я проводил долгие часы, размышляя и пытаясь найти объяснение загадочному совпадению во времени операции Мукерджи и проявления у меня острых симптомов мочекаменной болезни. Все мои умозаключения ни к чему так и не привели, и только более позднее знакомство с современными невропатологами дало моему разуму новую пищу. По их убеждению, некоторые психические процессы, один из которых инициировало мое присутствие при операции Мукерджи по удалению камня, могут вызывать физические заболевания, до этого протекавшие в скрытой форме.
Когда я пришел в себя, был уже почти полдень. Я с трудом сориентировался. Вскоре мне удалось различить рядом с моей постелью бледное, желтоватое лицо доктора Рая.
«Вы больны?» – спросил он.
«Боюсь, это мочекаменная болезнь», – прохрипел я с трудом.
У меня создалось впечатление, будто бы сначала Рай смотрел на меня с ужасом, но затем его сменило выражение триумфа.
«Мукерджи… – сказал он. – Мукерджи, – повторил он снова, – может сделать как здоровым, так и больным…» Пока он говорил, в его тоне становилось все меньше внешнего лоска «европейской цивилизации», который он усвоил в Англии. Казалось, будто бы он уступал место патриотическому суеверному пылу.
