— Знаешь, Ликера, у вас с Ильей не очень-то получается оперное пение. Как бы вам не опозориться. А мне еще Ивана Леонтьевича жалко. Ведь тогда Теплов сживет его со света.
— Ты что?.. — Гликерия удивленно воззрилась на Настю. Нос с тонкой горбинкой и сурово сдвинутые брови придавали ее лицу величественное выражение. — Как ты можешь судить о нашем пении? Ведь даже господин Валлоне нас нахваливает.
— Видела я, как он вас нахваливает, — пробурчала Настя. — Бегает и волосы на себе рвет от отчаяния. А потом вам что-то выговаривает, а вы не понимаете.
— Ну, это один только раз было, — нараспев сказала Гликерия и, подскочив к зеркалу, поправила свои высоко взбитые напудренные локоны, которые от природы у нее были чернее Настиных. — Это он пребывал в плохом настроении. А в иные дни господин Валлоне нас очень даже хвалит.
— Это в те дни, когда он напивается или спит прямо на репетициях?
— Да что ты говоришь, не было такого!
— Но я же помню…
— Лучше расскажи, как у тебя дела с твоими женихами? — перебила Гликерия и, схватив Настю за руки, закружила ее по комнате. — Неприступная, непокорная Анастасия! Чует мое сердце, что скоро в наш дом пожалуют сваты. Вот только от кого будут вначале? Боюсь, что от Новохатько…
— Да полно тебе насмешничать! — отстранилась от нее Настя и уселась на маленький диванчик в углу комнаты. — Никаких сватов я не жду. Кстати, только что видела Остапа Борисовича, занятого весьма оживленной беседой… с кем бы ты думала? С Верой Томской! Может, он к ней посватается?
Гликерия упала рядом с Настей на диван и залилась веселым смехом.
Остап Борисович оказался легок на помине. И пяти минут не прошло, как он постучал в дом к Боровичам, и Мотря чинно о нем доложила. Увидев его, Настя и Гликерия переглянулись, едва сдерживая улыбки. Но «синьор Казанова» посчитал их веселое настроение признаком благосклонности и расположился в кресле явно для неторопливой, обстоятельной беседы. Гликерия тут же захлопотала об угощении и, лукаво подмигнув Насте, вышла из комнаты.
— Давно ли вы получали письма от вашей матушки, Анастасия Михайловна? — начал Остап Борисович издалека.
— Она мне через день пишет, как и я ей, — ответила Настя, досадуя, что приходится тратить время на пустую болтовню.
— И каковы сейчас дела в Криничках? Управляется Татьяна Степановна со своими работниками и с хозяйством?
— Управляется. Я бы так не сумела. Вот только здоровье у нее…
— Да, да, да, — вздохнул Новохатько, усиленно кивая головой. — Годы и пережитое горе берут свое. Трудно вдове с дочерью одним, без мужской руки, держать в порядке имение. Ведь управляющие — все мошенники, только и глядят, чтобы себе урвать, а хозяев пустить по миру. Нет, в этом деле свой человек нужен, близкий.
