Внутренний фронт | страница 14
Друзья-иностранцы приуныли. Гнат, Марио, Жозеф ходят мрачные, переживают. В курилках, в «клубе красных» настроение неважное. Одни говорят: «Они все могут», другие не верят ни одному слово: «Брехня, немецкая пропаганда!», третьим на все наплевать.
Когда же Козельск[25] – «Злой город», как прозвали его татары?
Когда же контрнаступление Красной армии?
Вид Риги с левого берега Двины, сообщение о взятии Риги, немецкая евангелическая церковь Святого Петра со 140-метровой колокольней («Фелькишер беобахтер», 2 июля 1941 г., стр. 3).
Вид рыночной площади с домом Черноголовых в Риге («Фелькишер беобахтер», 12 июля 1941 г., стр. 4).
Какое глухое безрадостное время и как медленно оно тянется. Каждое утро выдумываю предлог, чтобы повидать Фридриха. Но чаще обычного заходить нельзя. Теперь мы не просто заводские друзья-приятели, но члены подпольной организации, и наши встречи не должны бросаться в глаза.
С Фридрихом сейчас полная договоренность. Немного рассказал о себе – об Испании, лагерях и тельмановцах. Сказал, что не один из партийцев на заводе, есть группа. Ждем распоряжений. Договариваемся о работе с людьми. Советует не поддаваться настроению, а главное – соблюдать осторожность.
Я все еще жду чуда. Со дня на день, в самом ближайшем будущем. Красная армия и отступление – это не вяжется. К этому нельзя привыкнуть.
– Что слышно, Фридрих? – я жду от него сообщения о чуде.
По медленному усталому движению рук, он вытирает их, перепачканные машинным маслом, чтобы пожать мне руку и недолго поговорить со мной, понимаю, что ничего хорошего не услышу.
– Они опять продвинулись. А Брест еще держится. В кольце окружения.
Стараюсь получше запомнить сводку Би-Би-Си (Москву приемник Фридриха не берет). Потом перескажу ее друзьям. Все плохо. Очень плохо.
Фридрих грустно комментирует. Война надолго.
– У наших, – он так и говорит – «у наших», и это режет мне слух, – огромные преимущества нападающего. Техника. Вся Европа на поводу. Но Красная армия победит, – это он говорит всегда с подъемом. «О, ты не знаешь Советского Союза, Алекс!»
Он видел мою Родину. Он побывал в Советском Союзе. В 1928 году с рабочей делегацией от кооперативного общества «Конзум». Он видел военный парад на Красной площади и демонстрацию трудящихся. И даже – об этом всегда с гордостью – беседовал с Ворошиловым – «эйн штрамер керл» (крепкий мужик).
Ему тяжело. Он – в годах, ему почти 65 лет[26]. И вся сознательная жизнь отдана партии. В ней он чуть ли не со дня ее основания. Он видел Либкнехта, участвовал в Ноябрьской революции восемнадцатого года. Прошел вместе с ней и успехи и поражения. Он часто рассказывает сейчас мне об этом и воспоминания оживляют его: «О, какой у нас был энтузиазм, Алекс, какая воля к борьбе! Какие митинги! – я был в охране руководящих товарищей». Демонстрации, факельные шествия. Успехи на выборах. Победы, казавшиеся окончательными. А потом разгром. Махтюбернаме (приход к власти наци). Запрет компартии. Оппозиционно мыслить – стало хохферрат (государственная измена). Драконовы законы «защиты Республики». Превентивные аресты. Безработица для политических. Успехи наци, гибель товарищей при обработке в гестапо, уход в изгнание и измена… О, сколько перекрасились, Алекс, ты даже и не представляешь!». И вот под старость – завод. «Старая социал-демократическая лавочка». И это безверие вокруг, апатия у всех, за малым исключением. И это страшное, суровое испытание – война против отечества трудящихся.
