Внутренний фронт | страница 11

О растревожившем меня слухе распространяться не стал. Сказал только: «Да, начинается» и как-то отчужденно посмотрел мимо.

А что начинается, я так и не понял. А, не поняв, успокоился. Какая там к черту аренда. Абсолютная чушь. Взбрело кому-то в голову. Отношения с Германией вполне добрососедские. Действует пакт.

Ну, конечно же, я скоро вернусь домой. Столько ждал, осталось совсем немного.

23 июня! Какой кошмар! Все рухнуло. Еще вчера была надежда вернуться домой, а сегодня один, один в тылу врага, на этом треклятом, грохочущем, как ни в чем не бывало, заводе.

Вот оно страшное, суровое испытание, о котором, возможно, предупреждал Димитров.

Как безмятежно начался вчерашний воскресный день 22 июня, и какими страшными переживаниями он кончился.

Впервые собрались с Антоном на лоно природы. День обещал быть душным. Наш первый аусфлуг инс грюне[20].

– Поезжайте в Грюнау, на Лангер Зее[21], – посоветовала хозяйка, – там просто замечательно. Вы хорошо отдохнете.

Встали чуть свет. Подготовили закуску. Вышли на тихую Остмаркштрассе, когда все еще спали. Все, как обычно.

Правда, садясь на Шеневайде в электричку, заметил слежку. Какой-то квадратный приземистый тип, проходя мимо поезда, неуклюже выбросил руку вниз, указывая, очевидно, другому шпику на наш вагон. Нормально! Так и полагается опекать отдыхающих в тоталитарном государстве.

^>*13

Шеневайде.

Лангер Зее около Грюнау.^>*14

Разыскали озеро. Нашли местечко на теплом чистом песчаном пляже. Купались целый день, не спеша закусывали. Какая-то девушка, заплыв чуть ли не на середину спокойного, длинного, окаймленного сосновым лесом-парком озера, звонко звала подругу: «Хельга, ком дох инс вассер! Хиер ист эс я вундершёёёёён![22]».

В полдень пришел, обливаясь потом, шупо в черной приплюснутой с боков каске. Поискал кого-то среди неподвижных обнаженных тел. Подошел. Тот торопливо оделся и ушел вместе с полицейским. Вот и все происшествия за день у тихого Лангер Зее.

А вечером, у станции Грюнау, на которой мы вышли вместе с толпой нехотя возвращавшихся отдохнувших берлинцев – этот неожиданный ажиотаж у газетных киосков. И эти жуткие огромные черные заголовки вечерних газет: «Вероломные нарушения нашей границы…» «Заговор большевиков раскрыт…» «Немецкая армия выступила на Востоке…»

И сразу же целая гамма необычайно резких чувств. Здесь и растерянность – как это так? А что же с пактом? А возвращение? И мелкое шкурное: посадят в лагерь или не посадят? Но главное – никогда до тех пор так не прорывавшаяся, а здесь неожиданно вспыхнувшая глубинная атавистическая любовь к России. Милая Родина – я русский, я с тобой!