. По существу это и есть пресловутый «рационализм» – основное обвинение, предъявленное когда-то Западу русской философией в лице славянофилов, но в действительности – имманентная болезнь, присущая всякой сознающей себя рефлексивности.
В результате, понимание того, что есть религия, оказывается утраченным, и теология и религиоведение по-разному переживают кризис своих оснований.
Этот кризис сказывается, прежде всего, на отношениях между ученым сообществом и сообществом-аудиторией, которой становится непонятным, ни зачем человеку становиться и быть теологом или религиоведом, ни зачем нужно читать то, что ими написано. Результатом оказывается ситуация, в которой личный опыт представляется несоизмеримым научному дискурсу об этом опыте; в свою очередь, последний предстает как «дискурс ни о чем» или «о чем-то другом», чем то, о чем он говорит согласно намерению автора и ожиданию читателя. Тем самым, религиозный опыт как таковой оказывается исключенным из системы осмысляющих практик.
Но сознание, фиксирующее такое положение дел, фиксирует тем самым обмирщенность самой этой системы. Это переживание становясь предметом рефлексии, обращает ее к поиску утраченных оснований. Тем самым вновь запускается механизм религиозного обращения, который порождает новый уровень рефлексивных структур, не укладывающийся ни в рамки теологии, ни в рамки религиоведческой науки в узком смысле, хотя порой незаметно и часто неосознанно для самого субъекта примешивающийся к ним. Именно этот уровень мы и будем называть в дальнейшем религиозной философией и здесь попытаемся дать его краткую общую характеристику.
Описанный выше процесс утверждения рационализма по существу есть один из наиболее существенных аспектов более общего процесса секуляризации, т. е., в наших терминах, процесса вытеснения религиозного опыта и знания на крайнюю периферию жизненного мира человека (или вообще за его пределы). Этот процесс составил, по сути, основное содержание истории европейской культуры (и, не в последнюю очередь, философии) Нового времени. В такой ситуации вторжение религиозного опыта в этот секуляризованный жизненный мир сопровождается шокирующим изумлением, порождающим специфическую форму его осмысления – религиозную философию. Она является философией, поскольку стремится уяснить онтологические основания, условия возможности и эпистемологические следствия данного опыта; она является религиозной, поскольку данный опыт и порождаемые им проблемы становятся ее «ультимативной заботой» (Тиллих), рассматриваются ею как το τιμιοτατον (Плотин, Л. Шестов) человеческой жизни.
