— Не представляю, как вы еще держитесь, — сказал Мастер. — Будь у меня такие мысли, я бы давно отобрал у Полковника пистолет и застрелился.
— У Полковника невозможно отобрать пистолет, — сказал Пастор. — Это его инструмент власти.
— Интересно, зачем ему власть?
— Видите ли, Полковник не меньше нашего обеспокоен современным положением дел. И намерен всерьез взяться за устройство дальнейшего бытия.
— Взяв за образец казарму?
— А что же еще?
Они помолчали, потом Мастер сказал:
— Знаете, я, наверное, начну отсюда. Сделаю фонтан, качели. Сделаю дерево — когда еще вырастут настоящие! — и посажу на него медведя. И пусть он рассказывает сказки. А?
Пастор огляделся по сторонам, покивал головой, грустно улыбнулся.
— Через десять лет нынешние дети подрастут, — сказал он, — и расхотят слушать наши сказки. А других не будет.
— Других сказок?
— Других детей…
* * *
Дорогая моя, давайте пока оставим их: моего наивного Кукольного Мастера и моего смертельно уставшего душой Пастора, тем более что они встречаются часто, а разговоры их настолько же бесконечны, насколько бесплодны. Кстати, не знаю, как Вас, а меня наивность Мастера, взрослого и умного мужчины, поначалу раздражала, пока я не понял, что принимаю за наивность нечто совсем иное…
Вот Полковник — тот наивностью не страдал. Его апартаменты были роскошны и одновременно уютны. И сам он удивительно вписывался в них — и в парадной форме с орденами, галунами и аксельбантами, и, тем более, сейчас: чуть-чуть разморенный после сауны, в мягком восточном халате и с рюмкой коллекционного коньяка из неприкосновенного запаса. Оттуда же были и деликатесы, приятно разнообразившие его стол. Но не следует думать, что Полковник как-то неверно понимал слово «неприкосновенный». Наоборот, он понимал все как надо и готов был отстаивать эту неприкосновенность с оружием в руках.
Итак, в эту минуту Полковник беседовал с Клерком. Полковник был очень демократичен и терпел, что Клерк сидит, в то время как он сам расхаживает по комнате. Расхаживал же он потому, что его донимал застарелый геморрой. Клерк же, в свою очередь, поддерживал беседу, в нужных местах поддакивал, но внимание сконцентрировал на водке и консервированной копченой лососине.
— Пришла пора принимать решительные меры, — мягким баритоном, который всегда появлялся у него на фоне коньяка, вещал Полковник. — Мы запустили ситуацию почти до полной потери контроля. Еще немного, и все пойдет к чертям в пекло. Я даже не говорю о дисциплине, о субординации — но хоть страх-то должен быть! Нет, уже и страха нет! И ладно бы молодежь подумать, почтенные отцы семейств, опора, можно сказать, порядка, смотрят на тебя, как на моль! С этим надо кончать. С сегодняшнего дня ввожу утреннюю и вечернюю поверку, строевую подготовку и пайки. Не хотят добром — насильно! Как вы считаете?
