Вечер плавно перетекал в ночь, душную, сентябрьскую, пропахшую бензином и теплой пылью. Небо еще не погасло, на западе умирало пунцовое зарево, на котором с театральной условностью чернел силуэт угловой башни Кремля (кажется, Водовзводной) и зубчатой стены. На Лобном месте кипела какая-то веселая суета: там, в больничном свете ртутных ламп, сновали рабочие, звенел металл, стучали молотки – там что-то сооружали, похожее на сцену. Вокруг толпились зеваки, непрерывно мигали вспышки камер. Какая-то девица истерично хохотала, точно ее пытались защекотать до смерти.
– Привет! – Кто-то тронул меня за локоть.
Я повернулся. На Зине был тугой темный платок, из которого выглядывало почти монашеское лицо.
– Тебя не узнать, – сказал я. – Куда ты меня тянешь?
Мы влезли в самую толпу. Я не очень понимал зачем, но вопросов решил не задавать.
– Телефон? – Она притянула меня, негромко спросила: – Что вы сказали про телефон?
– Мне там, – я кивнул на Спасскую башню, – дали мобильник. Думаю, он прослушивается. Или в нем маяк… Поэтому я купил в переходе…
– Дайте мне тот. Их.
Я вынул из кармана телефон, протянул Зине. Она взяла мобильник, неожиданно ткнула стоявшего перед ней мужика с рюкзаком. Тот повернулся, оказался парнем лет двадцати.
– Не знаешь, что там мастерят? – спросила она.
– Концерт, говорят, будет.
– Супер! Сам откуда?
– С-под Питера.
– Супер! – повторила Зина и задорно оскалилась. – Добро пожаловать в столицу!
– Спасибо… – растерянно ответил парень и отвернулся.
Зина приоткрыла карман его рюкзака и аккуратно опустила туда мой мобильник.
– Пошли.
Она торопливо шагала мимо витрин, иногда быстро озираясь. Я едва поспевал за ней. Свернули на Никольскую, там тоже было людно.
– Погоди… – попытался я остановить ее. – Надо поговорить.
– Говорите, – не сбавляя шага и не глядя на меня, коротко бросила она.
– Я все знаю! – грозно объявил я, Зина даже не обернулась.
– Что все? – спросила она на ходу.
– Все! Я знаю, что мой сын связан с этими… – Я запнулся, мой голос вдруг стал по-учительски гнусным. – Вы не представляете себе, в какую мерзкую, в какую опасную историю вы вляпались! Вы думаете, это прятки, казаки-разбойники? Игра в индейцев – стрелы и молнии! Не знаю, какой подлец втянул вас, детей, в эту преступную затею…
На ходу я стал вытаскивать из кармана рисунок, расправлять бумагу. Зина остановилась, я с разгона налетел на нее. Она мельком посмотрела на рисунок. Сбоку открылась дверь, оттуда пахнуло жаркой свежей сдобой. Зина закусила губу, она что-то быстро обдумывала, глядя мне в подбородок.
