Когда на другой день отец снова пришел к ней с разговором о сватовстве, Прямислава дала согласие. Начались приготовления: десяток девок шили приданое, купцы целыми днями толпились в сенях с мехами, тканями, расписной и чеканной посудой. Оружейники и седельщики трудились над подарками жениху и его мужской родне. Боярин Милюта надоумил заказать для Ростислава нож с образком Михаила Архангела на рукояти, в пару к его мечу, и Прямислава так обрадовалась, что даже поцеловала воеводу. Сама она то примеряла новые платья, то заглядывала в мастерские.
Сваты торопили: дескать, город Перемышль недоволен, что князь не женат, и свадьбе следует быть поскорее. Кроме них, с Прямиславой отправлялись туровские бояре с женами, и теперь Анна Хотовидовна, Вера Гордияновна, Дарья Даниловна и Еванфия Станимировна тоже собирались в путь. Еванфия Станимировна происходила из рода Путиличей и была игуменье Мелитине родной сестрой, но она-то целиком одобряла намерения Прямиславы и считала, что для нее не замужество было бы грехом, а напротив, отречение от него.
– Бог тебе дал молодость, красоту, здоровье, чтобы ты любовь в мире преумножала и род человеческий! – пылко приговаривала она, сама имеющая семерых детей. – Такое богатство в монастырь нести – талант в землю зарывать, а за это Господь не похвалит! И святые в целомудрии жили, только когда им двоих детей Бог посылал, а у тебя и одного еще нету! Вот это грех – Божий завет отвергать!
Теперь осталось дождаться только разводной грамоты, а пока ее не было, Вячеслав чуть ли не каждый день закатывал пиры для сватов. Туровцы чередой тянулись на княжий двор поздравить, несли подарки, каждый по своим достаткам: от дорогих золоченых ларцов до лукошка яиц.
Пока готовили приданое, пришла грамота из Киева. Можно было отправляться в путь. Все радовались, что сложное дело решилось так быстро, а монах, привезший ее, рассказывал, что в Киев с просьбой ускорить дело прибыли посланцы от Владимирка звенигородского и, как ни странно, от Юрия!
– Раскаялся, знать, в грехах-то, вину на себя берет и хочет жену освободить! – говорил отец Акинфий. – Вроде даже обещался, что сам в монастырь пойдет, чего же жену держать, молода еще!
В раскаяние Юрия Ярославича верилось с трудом, но Господь всемогущ, и не таким еще грешникам посылал Он озарение. Главное, что грамота была на руках, открывая Прямиславе свободный путь к новому браку.
* * *
И вот настал четверг – легкий день для отъезда. Приданое уложили в сундуки, пересыпая там и тут горстью льна или перекладывая головками чеснока, чтобы уберечь будущую семью от бедности. Невесте на шею надели янтарное ожерелье – от сглаза в далеком пути. Вместе с Прямиславой ехали Зорчиха, Крестя, которую пока не с кем было отправить обратно в Берестье, Забела и еще три девушки-служанки, подаренные Вячеславом вместе с прочим приданым. Каждая из боярынь тоже ехала со своей челядью, а Еванфия прихватила и младшего, полугодовалого сына, которого не пожелала оставить так надолго. Вместе с приехавшими перемышльскими боярами и дружиной воеводы Переяра обоз получился внушительный.
