– Твое ли дело, поп, воевать? Для проповеди удаль побереги! – бросил ему Юрьев воевода, Премил Метиславич.
– Спроси у мужиков-ватажников, мое ли дело воевать! – Ахилла стукнул посохом о дубовый пол, гордясь своей ратной удалью, которой ватаги Ильинского конца были обязаны большинству побед над Тыниной и другими частями города.
– Не дело смертных друг друга судить, суд в руках Божьих! – вставил смирный отец Варфоломей, который, не будь он убежден в этом, не задержался бы в духовниках у Юрия.
– Когда Немилко с Колодезной улицы к Прохоровой бабе лазит, пока сам Прошка в отъезде, его я Божьим судом не пугаю: застанет их Прошка – и сам по хребту наложит, мало не покажется! – отвечал неустрашимый поп. – А вот князь Юрий, – испытанный в боях посох бестрепетно указал прямо на грешника, – с холопками блудил, вдову соблазнил беззащитную, за которую, кроме Бога, заступиться и некому! И мы, если будем ему с рук все спускать, с ним вместе Богу ответим. За каждую душу загубленную! И за Немилко с Прошкиной бабой, и за Взворыку-плотника, и за всех, кого его грехи соблазнили! – И поп Ахилла так решительно ткнул посохом в Юрия, точно хотел пронзить дьяволова пособника насквозь.
Горячие речи отважного попа произвели впечатление: даже епископ промолчал, не решаясь призвать к прощению того, кто угрожал благочестию всего города.
– Князь Юрий не юноша, он знал, что в нем страсти сильны. Не мог их сдержать – искал бы невесту взрослую, на Руси дочерей княжьих много, – сказал тысяцкий Иванко. – Развод по вине прелюбодейства – не грех, а вот прощение такой вины – потакание греху. Мы люди не ученые, а вот так рассуждаем.
– Прав отец Ахилла! – поддержал попа боярин Радомир Ярунович. – Этак каждый мужик начнет гулять хоть с холопками, хоть с черницами, а потом жену Писанием поучать, так что он и прав выйдет! Нет, отцы, кто виноват – пусть отвечает, иначе зачем законы Божеские и человеческие? Зачем закон, если милосердием все вины покрывать?
– Ты сама-то что скажешь, княжна? – неожиданно обратился к Прямиславе поп Ахилла.
Она вздрогнула, но ответила, радуясь, что общее мнение склоняется на ее сторону:
– Бог его простит. Я ему зла не желаю. Но никто из вас, мужи туровские, не наденет рубаху, которую носил холоп. И мне холопских обносков не надо!
По скамьям пролетел легкий шум. Обе стороны по-своему были правы. Бог завещал милосердие, но злоупотребление им было бы потаканием греху, и туровцы, искренне желавшие быть благочестивыми, не знали, как тут следует поступить.
