— Вы хотите сказать…
— Нет, не сразу. Когда это случилось, мне уже шел девятнадцатый год. Однажды вечером я одевалась, чтобы пойти в театр. Он вошел в мою комнату, когда я еще была не совсем готова.
— Что же произошло?
— Ничего. Он потерял голову, и я дала ему пощечину. Тогда он упал на колени и буквально со слезами умолял меня ничего не говорить матери и не уходить из дома. Он поклялся мне, что это был лишь приступ безрассудства и он никогда не повторится. — Помолчав, она холодно добавила: — Он был смешон во фраке и манишке, выбившейся из-под жилета. Потом он поспешно вскочил, потому что в комнату входила горничная.
— И вы не ушли из его дома?
— Нет.
— Вы тогда были влюблены в кого-нибудь?
— Да.
— В кого?
— В Тео.
— А он?
— Он не обращал на меня внимания. На первом этаже у него была своя комната, и я знала, что, несмотря на запрет отца, он приводит к себе женщин. Целыми ночами я следила за ним. Одна из них, танцовщица из театра «Шатле», одно время бывала у него почти каждую ночь. Как-то я спряталась у него в комнате…
— И устроили ему сцену?
— Не помню точно, что я выкинула, но танцовщица ушла в бешенстве, я же осталась наедине с Тео.
— И что же?
— Он не хотел. Я почти принудила его.
Она говорила вполголоса и так непринужденно, что казалось невероятным, почти фантастическим то, что она рассказывала, особенно здесь, в курортном ресторанчике для отдыхающих буржуа средней руки. Официантка в черном платье и белом фартучке время от времени прерывала их разговор.
— А что потом? — спросил Мегрэ.
— «Потом» уже не было. Мы избегали друг друга.
— Почему?
— Он, наверное, потому, что чувствовал себя неловко.
— А вы?
— Потому что мне опротивели мужчины.
— И поэтому вы вышли замуж так внезапно?
— Это произошло не сразу. Больше года я спала со всеми мужчинами, которые попадались на пути.
— Из-за отвращения?
— Да. Вам не понять меня.
— А затем?
— Я поняла, что это может плохо кончиться. Мне все опротивело, и я решила с этим покончить.
— Выйдя замуж?
— Пытаясь жить как все.
— Но замужество ничего не изменило?
Взглянув на него серьезно, она произнесла:
— Да, это так.
Оба долго молчали. С дальнего стола доносился хохот девушек.
— В первый же год?
— В первый месяц.
— Почему?
— Не знаю. Потому что я не могу иначе. Жюльен ничего не подозревает, и я соглашусь Бог знает на что, лишь бы он так и оставался в неведении.
— Вы любите его?
— Может, это вам и смешно. Да! Во всяком случае, это единственный мужчина, которого я уважаю. У вас есть еще вопросы ко мне?
