Господи, ведь если подумать да если отбросить подробности нашей жизни, то ведь она, жизнь, прекрасна. Да и как иначе считать, если есть на белом свете море, снег, музыка, поэзия, наконец, дружба и любовь. Да, жизнь могла бы быть замечательной, если бы мы сами не отравляли ее. Я смирился со всем — с бытом, личной жизнью и литературной судьбой, даже с неизбежностью смерти, но я никак не могу смириться с тем, что мы загаживаем и собственную жизнь, и свою родину, и свое будущее.
В двадцати шагах от моего дома Финский залив, в нескольких километрах от моего дома строится дамба. Там, где еще несколько лет назад мы играли в футбол, вонючее болото. В заливе купаются только отчаянные смельчаки. Ежедневно я вижу, как залив умирает. Я хоть что-нибудь сделал, я хоть пикнул против этого? Да, никто никому не нужен, голос слабый и неначальнический не был бы услышан, это так, и все же! Это у Мартынова «если б и никто не пикнул, все равно молчать я не могу». Очень даже могу. Как и почти все мои земляки. И молчу. Вот если тебя обсчитают в магазине или обувь не так хорошо отремонтируют — это да. Или вот что автор сгустил краски. Это тоже да.
А вот замечательный парк и знаменитый дворец. Перед ним фабрика резиновой обуви выбрасывает ядовитые газы. Причем делает это как-то гангстерски — рано утром или поздно вечером, то есть когда не работает санэпидстанция (хотя эту станцию никто и не боится, а все же). И я написал письмо, что фабрика отравляет парк (шли имена Меншикова, Петра Третьего, Екатерины Второй), правда, рядом с фабрикой жилые дома, но я нажим сделал на архитектурные ценности.
Меня пригласил мэр города, и был со мной, ничего не скажу, очень любезен, и он обещал, что эту галошную фабрику через несколько лет уберут, решение принято и вопрос, считайте, решен, он закрыт, и, пожалуй, больше писать не стоит — вопрос-то закрыт. Мэр прекрасно понимал, что никто ничего не уберет, и я это тоже понимал. Более того, он понимал, что я это понимаю. И налюбовавшись вдоволь друг другом, наулыбавшись и наговорив любезностей, мы расстались к взаимному удовольствию. Он на время отвязался от доверчивого придурка, я успокоил свою совесть. Временщики!
Еще раз возвращаюсь к письмам. И вот почему. Это даже удивительно, в чем только не видят читатели причины неблагополучия детей. В токсикомании виновата западная музыка, особенно «металл» (соответственно, требуют запретить ее), и новые танцы (требование запретить брейк), и западные туристы, особенно активно зашустрившие к нам в последнее время (соответственно, ограничить туристические путешествия). Виноват кто угодно, только не мы с вами.
