И Тихов тоже все время «примерял» Марс к Земле, искал подобия. Кроме того, скудность сведений о Марсе позволяла ему построить такую модель природных условий на этой планете, при которых даже земные растения худо-бедно, но с определенной эволюционной «тренировкой» могут выжить, а уж о микроорганизмах и говорить нечего!
В 1957 году, в первый год космической эры, американец Синтон опубликовал работу, в которой приводил спектрографические доказательства наличия растительности на Марсе. Это был триумф Тихова: его теория наконец получила экспериментальное подтверждение! Все, все теперь прояснилось! Марсианская растительность должна быть низкорослой — мхи, лишайники, может быть, кусты, но высокие деревья вряд ли… Тихов ясно видел их, он словно трогал их рукой, он гулял по марсианским тундрам, приглашая на эти прогулки всех землян…
А потом оказалось, что Синтон со спектрами напутал, что все его линии можно толковать и по-другому, что, увы, это не доказательство…
В общем, грустная история, Гавриилу Адриановичу было 85 лет, когда он умер в 1960 году. Он дожил до космических стартов, но, по счастью, не дожил до первых полетов космических автоматов к планетам. Я говорю «по счастью», потому что это очень тяжело: в конце жизни пережить крушение, быть может, самой романтической из всех созданных тобой гипотез…
Год от года полеты межпланетных станций подтачивали красивый замок астроботаники, построенный Тиховым. Оказалось, что углекислого газа в атмосфере значительно больше, а атмосферное давление значительно меньше, чем считали в 50-х годах прошлого века. Что климат куда более суровый, а перепады температур более резкие. И все чаще стали появляться работы, в которых цвет марсианских морей объяснялся не растительностью, а строением рельефа и условиями освещенности. У замка астроботаники рушились стены, обваливались своды, острые носы таранов космических ракет долбили его ворота, и все меньше защитников, некогда столь многочисленных, стояло у его бойниц, но, как и подобает стойкой крепости, он не сдавался. Пусть Тихое во многом ошибался, но это не значит, что на Марсе не может быть жизни. И об этой жизни говорили, писали и спорили с не меньшим азартом и пылом, чем за полстолетие до того, во времена Персивала Ловелла. Ведь еще древние греки говорили, что жизнь наша идет по кругу. И вот круг свершился, и снова хотелось надеяться, что в солнечном хороводе планет нас еще ждет встреча если не с братом по разуму, то пусть с каким-нибудь мышонком, пусть с жучком, даже со стебельком, былинкой, жалкой спорой, невидимым вирусом. Наши предки острили и смеялись своим остротам, но все-таки многие из них понимали, что это совсем не смешной вопрос: есть ли жизнь на Марсе?
