Дорогой Митенька!
Очень ты меня расстроил сообщением о болезни Маринки. Но, слава богу, все обошлось. Ты уж там береги сестренку. Она у нас очень славная и добрая девочка. Мне кажется, она меня любит. Я разглядывал ее по ТВ, она совсем невеста…
Ты спрашиваешь меня о моей жизни. Я уже рассказывал тебе, что она довольно однообразна. Утром после завтрака иду в свою лабораторию и работаю до обеда. После обеда — короткий отдых, минут 40. Читаю. Главным образом специальную литературу. Вечером играем во что-нибудь, слушаем музыку, просто болтаем. На ночь я обязательно читаю, но уже не химические, а нормальные книги. Грета — наш врач — считает, что я мало двигаюсь, а Карел убеждает ее, что я домосед по психологическому складу. Грета, наверное, права: надо давать себе большую физическую нагрузку. Марс очень балует нас своим слабым гравитационным полем. Ведь здесь твой отец весит всего 30 килограммов. Мы все быстро слабеем здесь физически.
Иногда я хожу на прогулки. Чаще всего с Томом Датлом или Индирой Рамшикхари. Я бы и один ходил гулять, но по инструкции одиночное шлюзование допускается только в аварийной ситуации. Гулять скучновато: ни деревьев, ни травы, ни воды какой-нибудь. На Марсе есть очень красивые, правда, суровые пейзажи, но это далеко от нашей базы, пешком не дойдешь. А у нас тут скалы, маленькие, зализанные ветром песчаные дюны. Индира говорит, что земные пустыни или тундры не веселее. Наверное. Туареги любят пустыню, а чукчи — тундру. Но чтобы любить их, надо там родиться, вырасти, жить. Марс ужасно меня интересует, его история, его геологическая, химическая жизнь, его дальнейшая судьба, но сказать, что я люблю Марс, я все-таки не могу. Думаю, что я буду очень скучать по нему, когда вернусь на Землю. Если вернусь… Интересно, будет ли любить его земной человек, для которого он станет родиной? А ведь человек родится на Марсе уже скоро.
Ты говоришь, что дела твои с английским и испанским идут не очень хорошо, и спрашиваешь, как мой английский, не— смеются ли надо мной и как мы тут вообще общаемся.
Английский у меня вполне на уровне. Да и французский тоже. То есть это, конечно, не совершенное знание языка, я не могу назвать многих зверей, птиц, насекомых, кушаний или каких-нибудь мелочей. Например, недавно с Сирилем долго выясняли, как по-французски детские переводные картинки. Английский знают все, кто-то лучше меня (не считая Тома и Питера, для которых это родной язык), кто-то хуже. По-русски говорят Том, Карел, похуже — Ци Юань и немного Хидеки. Только Хидеки никак не научится произносить русское «л» и вместо него произносит «р». Он утверждает, что все японцы этим страдают. Но это не мешает нам с ним петь русские песни. У него идеальный слух, голос очень приятный, и он любит петь. Так что я могу всегда с удовольствием поболтать по-русски. Другим труднее. Индира жаловалась мне, что ей очень хочется поговорить с кем-нибудь на чистом хинди. Кнут — единственный, кто знает шведский. У Эмилии Модесто — нашего микробиолога и повара — родной, португальский, она из Бразилии. Байту — язык Патрисо Убанго. На нем говорит его народ бангала и некоторые другие народы в Заире.
