Марсианин | страница 42



Рига оказала на Цандера влияние, бесспорно, благотворное. Прежде всего потому, что именно в студенческие годы Фридриха Артуровича этот город становится одним из нарождающихся центров юной российской авиации.

Впрочем, тогда слово «авиация» было не в ходу. Тогда существовало ныне почти забытое, архаичное, словно прадедушкиным нафталином пропахшее слово «воздухоплавание». Произнесите его и вслушайтесь: какое замечательное, благородное, наполненное какой-то высокой значительностью слово: «воздухоплавание»! «Воздухоплаватель»! Ведь «воздухоплаватель» гораздо ближе к «небожителю», чем «летчик». «Летчик» — какой-то стремительный росчерк в небе. Это слово должно было родиться в эпоху уже реактивных самолетов. А тогда и самолетов не было. Тогда были аэропланы. Вслушайтесь снова: «аэроплан» сродни «альбатросу». Это именно что-то летящее, торжественно движущееся в небе. «Аэроплан» ближе к живой птице, «самолет» — к механизму. «Самолет», «ледокол», «мясорубка» — слова без души, просто определяют функцию чего-то железного…

Впрочем, не будем отвлекаться, тем более что все это так ненаучно и субъективно… Не будем отвлекаться, не будем вспоминать, как в декабре 1903 года два упрямых брата — Уилбер и Орвилл Райт — приспособили бензиновый мотор к какому-то хлипкому сооружению, похожему на этажерку, и пролетели по воздуху 59 секунд — первое робкое движение весла в необозримом просторе пятого океана. Не будем вспоминать, как вслед за ними начали летать другие, тоже очень упрямые и отважные. Не будем вспоминать неутомимого француза Луи Блерио, который, начав в 1907 году строить аэропланы, за три года построил 15 типов, и имя его гремело над миром не меньше, чем тридцать лет спустя гремело имя Михаила Громова. Не будем вспоминать, отвлекаться и увлекаться этой прекрасной юношеской страницей истории воздухоплавания, не будем увлекаться, потому что это действительно очень увлекательно и можно было бы написать замечательную книжку об этом замечательном времени, а мы должны возвратиться к Цандеру…

Итак, Рига становилась одним из центров воздухоплавания, а лидирующее место в нем занимал Рижский политехнический институт, а в институте — Цандер.

С давних времен, с вечерних рассказов отца о неугомонном Лилиентале, которые Фридель воспринимал как какую-то волшебную полусказку-полубыль, томило и звало его к себе воздухоплавание. Прослышав о показательных полетах Уилбера Райта в Европе, о первых успехах Блерио, он понял, что надо действовать. Найти единомышленников труда не составляло: весь политехникум бредил воздухоплаванием и не было, наверное, студента, в мечтах своих не совершавшего какой-нибудь фантастический, невероятный полет, скажем, из Риги в Петербург!! Позднее в автобиографии Цандер напишет: «К этому времени (лето 1908 года. —