– Мы приехали! – тихо прошептал Роберт, потормошив Машу за плечо. – Ты как?
– Нормально, – ответила она неожиданно спокойным, ровным тоном. И улыбнулась.
– Уф, хорошо. А то ты меня уже начала беспокоить. Нельзя вот так уходить в себя, хоть бы табличку повесила, когда вернешься, – и Роберт улыбнулся в ответ. Маша подала ему руку и вылезла из автомобиля, продолжая изображать спокойствие и самоконтроль. На самом деле это оказалось не так уж сложно. Было достаточно представить, что она играет в «Мафию», и что она – мафия, и нужно вести себя очень, очень тихо, чтобы никто не заподозрил неладного. И улыбаться. Она улыбалась, когда они с Робертом прощались у подъезда, улыбалась, поднимаясь по ступеням к лифту, улыбалась, здороваясь с выходящей из лифта соседкой – та шла в парк, чтобы выгулять перед сном свою маленькую собачку по имени Лола. Маша подумала – вот, а в нашем парке выгуливать будут только олигархов. И улыбнулась самой себе в лифтовом зеркале.
Маша разулась, не наклоняясь, цепляя и стаскивая теплые ботинки носком за пятку и отбрасывая их в разные стороны – сделала как раз так, как ненавидела Татьяна Ивановна, но сейчас Маша об этом даже не вспомнила, ее голова была занята другим. Она бросила на кушетку пальто и голубую шапку, не подозревая, что дома ее ждет сюрприз. На кухне, на стуле, где обычно сидела Маша, сейчас восседал Николай Гончаров. К этому Маша оказалась не готова, и реакция ее была соответствующей – малоадекватной, если честно. Лишь войдя в кухню, она уставилась на Николая как на привидение, а затем развернулась и направилась обратно ко входу.
– Ты куда? – удивленно воскликнула мама, а Николай бросился за Машей. Та искала на полу ботинки, проклиная эту свою привычку разбрасывать их где попало.
– Стой, остановись, – отчеканил Николай. – Дай мне объяснить.
– Не надо, – пробормотала Маша, имея в виду, конечно же, парк. Она так сильно ушла в мысли о том, что поведал ей Роберт, что посиделка на подоконнике в холле у лифта в доме в Большом Афанасьевском выпала из памяти как досадный, но несущественный момент. Стараясь не смотреть на Николая, Маша вытащила из угла один ботинок и натянула его на ногу. Она не думала, куда пойдет, не думала о том, насколько нелепо смотрится, хромая в одном ботинке, даже не думала о том, что рядом с ней стоит отец ее будущего ребенка. Парадокс – но об этом она забыла тоже. Парк рядом с «Русским раздольем» долгое время был ее ребенком, она растила его, пеленала в нужные бумаги, искала ему друзей среди местных жителей, ходила на родительские собрания. В каком-то смысле она чувствовала, что ее осиротили.
