* * *
Друзья вошли в Ерушалаим только под вечер, измученные жарой и мучительной, поднимающейся в гору, дорогой. По дороге к ним прибилась заблудившаяся и потерявшая хозяев молодая ослица. В конце пути Юда и Ешуа поочередно садились на нее верхом, и кроткое животное безропотно везло их, давая отдохнуть разбитым ногам путников. Никем не замеченные, они вошли в город через западные ворота. Ешуа сидел верхом, а Юда, покашливая, прихрамывал рядом.
Жара еще не спала, и друзья удивились, заметив скопление возбужденно шумящего народа на ближайшей к воротам городской площади. Несколько человек из числа особо рьяных зевак продолжали созывать обывателей на площадь, где назревало что-то вроде самостийного судилища. Толстый и одышливый мужчина лет пятидесяти выволок на улицу свою тридцатилетнюю жену и истерически голосил о том, что она прелюбодейка и нарушила святость супружеского ложа. Перекрикивая гомон толпы, он вопил, что застал свою супругу в объятиях молодого разносчика фруктов, и требовал немедленного суда и расправы над ней. Люди, предчувствуя возможность дармового развлечения, которое позволило бы достойно завершить прожитый день, шумно высказывали свое неодобрение в адрес прелюбодейки. Ешуа и Юда протиснулись поближе к эпицентру события, оставив безо всякого присмотра ушастого попутчика. Ешуа хотел сразу же вмешаться, но внезапно увидел вблизи явно знакомых ему двух рыбаков крупного телосложения со светлыми курчавыми бородами и, призвав Юду следовать за собой, сместился в сторону большой телеги, груженной кувшинами с пасхальным вином. Высокие глиняные кувшины служили отличным прикрытием, но не мешали наблюдать за происходящим, так как прилегали друг к другу не совсем плотно. Женщина кричала, что вовсе не изменяла мужу, и что разносчик фруктов — ее дальний родственник из Магдалы, и что они росли вместе в соседних домах, и тот просто обнял ее, вспоминая детские игры. Муж наигранно и визгливо хохотал, демонстрируя свое полное неверие словам жены.
— Ну, кто, кто из вас свершит суд над ней?.. — нетерпеливо возопил он. — Пусть выйдет и назовет себя. Смелее же!
Ешуа еще раз вздрогнул, когда увидел, что из толпы вышел один из двух замеченных им рыбаков.
— Я готов взять это на себя! Мне, ученику рави Ешуа из Назарета, — эти слова были произнесены с особым упором, — мне не пристало уходить от дела справедливости! Имя мое Симон!
Рыбак явно ожидал какой-то особой и бурной реакции толпы, однако ничего, кроме перешептывания, при упоминании имени Ешуа не последовало. Но рыбак уже вышел на середину площади, так что пришлось ему продолжать:
