Дрожащими руками Ешуа неосторожно взял ладанку из рук старика. Немного серого пепла просыпалось на его одежду и на каменный пол. И застонал тогда Ешуа, и упал ниц. Он зарыдал горько и безутешно. И верный друг его, Юда, замер, сомкнув веки, не в силах больше двигаться и говорить. А седой и печальный раби глядел воспаленными глазами в какую-то страшную бесконечность. Он прижал к своим коленям голову рыдающей девочки и гладил ее растрепанные волосы сухой и бескровной старческой ладонью.
* * *
В огромной и роскошной дворцовой зале, весь обложенный верблюжьими одеялами, полулежал в мягких креслах крупный старик. Внезапный паралич обрушил его некогда могучее тело и свел в злую и мученическую гримасу породистое волевое лицо. Речь его была затрудненной, но внятной. Он диктовал. Его секретарь, маленький тщедушный человечек, трудолюбиво склонившийся за стоящим поодаль низеньким столиком, старательно записывал слово за словом своего господина:
— Иисус говорит: «Отнимите камень». Сестра умершего, Марфа, говорит ему: «Господи! Уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе». Иисус говорит: «Не сказал ли я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?» Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: «Отче! Благодарю Тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня, но сказал сие для народа, чтобы поверили, что Ты послал меня». Сказав это, он воззвал громким голосом: «Лазарь, иди вон». И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: «Развяжите его, и пусть идет». — Произнеся все это на одном дыхании, старик откашлялся и обратился к секретарю: — Ну что? Записал?
— Да, господин мой Йоханан! Последние слова твои: «Развяжите его, и пусть идет», — и он протянул исписанный лист тому, кого назвал Йохананом.
Тот взял бумагу левой рукой, правая была совершенно безжизненна, и внимательно просмотрел.
— Молодец! Быстро пишешь, и буквы красивые, ясные. После пасхи прибавлю тебе содержание. А пока ступай, отдохни, а я буду дальше думать. Ступай, придешь через час. Тебя как звать-то, я запамятовал?
— Авиэлем, мой господин, — уже находясь возле двери, отозвался секретарь.
— Ступай, Авиэль, и я еще раз напоминаю тебе, язык держи за зубами. Если сболтнешь что… лучше б тебе тогда было и не родиться вовсе.
— Мой рот — склеп, господин!
— Все, у тебя есть час, отдыхай!
Едва вышел Авиэль, на пороге возник стражник — немолодой уже римский легионер.
