Она говорила с таким серьезным выражением лица, что хэур невольно улыбнулся.
— Ты такая смешная.
— Почему?
— Потому что во все веришь… — проговорил он, одновременно развязывая ленты на ее сорочке.
Моав вздрогнула и положила свою руку на его.
— Сигарт, что ты делаешь! Ифли ведь может увидеть нас…
Хэур нагнулся, с жадностью поцеловал ее в шею.
— Не увидит — я сказал этому зеленому скелету, чтобы он на сегодня поискал себе другое место для ночлега, если хочет остаться с головой. Так что до рассвета его будет не видно и не слышно.
— Ну, зачем ты так с ним поступил! — сокрушенно воскликнула Моав. — Он ведь наш друг!
— Правильно, а ты — моя кейнара, — ответил хэур, стягивая с нее сорочку, — и должна меня слушаться.
Она строптиво вскинула голову.
— Иначе ты прогонишь меня, как Ифли?
— Иначе я буду любить тебя до тех пор, пока у тебя не закончатся силы сопротивляться, — прошептал Сигарт, одним хищным движением подминая под себя тело эльфы.
Казалось, его могучая хватка сейчас задушит маленькую веллару, но не было этой ночью объятий мягче и нежнее, чем объятья Сигарта Окуня — воина Серой цитадели, познавшего любовь накануне Великой битвы… Удобно устроившись в его руках, Моав как будто нехотя покусывала его гладкое плечо, но это притворное равнодушие не могло обмануть Сигарта — губы эльфы уже раскрылись, как нежный цветок, с них срывались тихие стоны любви. Где-то далеко на востоке уже начинало сереть небо — летние ночи коротки…
Утро было ленивым и полным неги. Ифли все еще не появлялся, а это значило, что любовники могли еще немного побыть вместе. Хотя оба проснулись уже давно, вставать ни он, ни она не спешили. Сигарт осторожно расчесывал пальцами белые волосы эльфы, а она смеялась и снова их запутывала. В конце концов, хэур сдался и, оставив в покое ее прическу, улегся рядом с ней. Неожиданно его локоть уперся в какой-то твердый предмет — в следующее мгновение раздался хруст. Сигарт убрал руку и посмотрел — на подстилке лежал расколотый напополам медальон-бабочка: он свесился с шеи Моав, и хэур, не заметив, раздавил его.
— Прости, я, кажется, сломал твое украшение…
Моав расстроено посмотрела на то, что осталось от бабочки, ее лицо погрустнело.
— Мне подарила его моя мать…
— Что ж, придется ей подарить еще одно.
— В последний раз я видела ее, когда была маленькой, — тихо проговорила эльфа.
Сигарт совсем упал духом.
— Прости, мне правда очень жаль — я не знал, что твоя мать умерла…
— Она не умерла, — еще тише прошептала Моав. — То есть… — ее голос прервался, — она просто ушла однажды; взяла и ушла из города. И больше никто ее не видел. Мы с братом тогда совсем маленькими были… Я много раз спрашивала отца, что с ней случилось, но он каждый раз уходил от ответа, и в его глазах появлялась такая грусть, что я перестала спрашивать.
