Радости и скорби Ивана Шмелева | страница 5



А поскольку Шмелев был истинным писателем, то все происходящее в нем всегда тесно было связано с его творчеством. "Работа над "Богомольем" спасла меня от ПРОПАСТИ, - удержала в жизни. О сем знала лишь ныне покойная моя жена", - много позднее писал он о своей повести "Богомолье", начатой почти одновременно с "Летом Господнем", как своего рода дополнение к роману. И в рассказах Шмелева о Красной России все чаще появляются праведники, зло отступает, вместе со страхом, отчаянием и мраком. "Что страх человеческий! Душу не расстреляешь" - это слова одного из героев "крымского цикла", алуштинского дьякона, которого можно поставить рядом с героями "Лета Господня" и "Богомолья". И постепенно "крымский" цикл будет уступать место "замоскворецкому". Отдельной книгой издано "Богомолье" , и в начале тридцатых годов Шмелев берется за вторую часть "Лета Господня": "Радости-Скорби".

На первый взгляд она кое в чем повторяет первую, "Праздники". Здесь тоже есть и "Рождество", и Великий пост. Но "Радости-Скорби" куда более "личные", автобиографические. Если в первой части романа рассказывается о праздниках, так сказать, "всенародных", то во второй - о событиях семейных. И она в этом смысле гораздо ближе к другим автобиографическим романам эмиграции - к "Жизни Арсеньева" И. А. Бунина, "Путешествию Глеба" Б. Н. Зайцева, Купринским "Юнкерам". Гораздо больше говорится здесь о внутреннем мире мальчика - о его размышлениях, чувствах, переживаниях, о взаимоотношениях с домашними. И прежде всего, с отцом, который становится главным героем романа. Две главы "Именин" посвящены отцовскому празднику, а вся последняя часть - "Скорби" - его болезни, кончине, похоронам. Главы "Донская", "На Святой", "Москва" рассказывают о Москве, а "Ледоколье", "Петровками", "Ледяной дом" - просто, так сказать, бытовые очерки, зарисовки замоскворецкой среды. И некоторые типы из этой среды: циник Гришка, прогорелый барин Энтальцев, жестокие Кашин и дядя Егор - куда как далеки от былого совершенства, от идеала "Праздников". Чем не горьковские купчины?

Да, Шмелев остался прежним великолепным бытописателем, изобразителем "характерного и притом национально-характерного в русской жизни" (А. Б. Дерман еще о дореволюционном Шмелеве). Но изменился, при сохранении "правды жизни", сам смысл этого бытописательства, подробного изображения мира. Если раньше задачи его были, так сказать, гражданско-социальные, или чисто художественные (в период "Человека из ресторана", "Росстаней" или "Солнца мертвых"), то теперь в прозе Шмелева через все мелочи, якобы бытовые - проявляется некий высший смысл, общая идея. В первой части "Лета Господня. Праздники" все мелочи, предметы быта, детали убранства, даже жизненные ситуации, разговоры внутренне связаны с идеей праздника, которому посвящена глава. В "Радостях-Скорбях" задача писателя другая: показать человеческий путь, его предначертанность. Здесь мелочи-детали становятся знаками, через которые понимается предначертание, а человеческие взаимоотношения складываются в сложный рисунок: любви, прощения обид, искушений и примирений. Все это вместе подчинено основной теме второй части: приготовлению к смерти и смерти отца. Что цитируется здесь из церковных служб? "Канон молебный при разлучении души от тела", служба по усопшему... Подробнейшим образом изображается таинство елеосвящения (соборование).