Ее слова привлекли мое внимание. Я постучала пальцем по своей книге и подняла ее, чтобы все могли видеть. Открыла книгу и пролистала страницы. Потом провела ладонью по названию.
Выражение лица учительницы, как, впрочем, и остальных детей, было каким-то безжизненным:
– Здорово. Это твоя любимая книга?
Я кивнула.
– Что ж, я очень за тебя рада, – заявила она. – И все же напомню тебе, что нельзя читать во время занятий. Пожалуйста, убери книгу. Прошу прощения. Но таковы правила.
У меня внутри все похолодело. Я смотрела на доску не отрываясь. Разве она не понимает, что я живу только благодаря этой книге? Разве она не понимает, что каждое слово в ней дает мне надежду? Конечно, я не пошевелила и пальцем. Хотя мне хотелось скрести доску ногтями, пока учительница не расплачется и не начнет молить о пощаде.
* * *
Короткий перерыв на ланч я провела на скамейке в гордом одиночестве, один на один со своей книгой. Территория школы была огромной, и во дворе было полно слишком ярко накрашенных девочек, а еще мальчиков, которые слишком часто бегали курить к деревьям. Судя по тому, что я их не узнала, они, наверное, не из спецкласса. Я могла видеть их насквозь. Как забавно – они посмотрели столько мультиков, что их персонажи сожрали им все мозги. Я видела это. Я же вижу все, помните, доктор?
Две девочки подошли к скамейке и сели рядом со мной, начали болтать и предложили мне шоколадку. Кончики их пальцев были перепачканы шоколадом. Может быть, им понравится моя книга? Может, они ее читали? Я постучала одну из них по плечу, а затем показала свою книгу.
– Что? Что такое? – спросила девочка.
Я открыла книгу и провела пальцами по строчкам. Потом указала на несколько слов.
– Ты что, больная? Что ты пытаешься сказать? Я вообще не люблю читать. И не понимаю, чего ты от меня хочешь, – в ужасе пробормотала девочка.
В полном смятении я опустила руки и собиралась было продолжать читать, когда та из девочек, на которой была мини-юбка, спросила вдруг:
– Ты, наверное, Блю?
Я кивнула.
– Боже, ну ты и уродка. Зачем ты вернулась? Еще не все банки ограбила? – язвительно спросила она. И они с подружкой злобно расхохотались.
Я встала. Обычно оскорбления на меня не действовали: плевать мне было, кто что скажет обо мне или моей книге. Но вот оскорблять память отца я бы никому не позволила – никто не смел рушить стену, которую я построила вокруг всего, что с ним связано.
Я открыла рот и стала умолять небеса позволить мне говорить, кричать, реветь, как львы в зоопарке, визжать и вопить, извергая на них свою злость. Но тут раздался звонок. И девочки встали и прошли мимо, больше даже не взглянув на меня. А я так хотела, чтобы они знали, какая буря бушевала внутри меня в тот момент. Чтобы эта буря вырвалась наружу, подхватила грязь и опавшие листья – и швырнула им их в бесстыжие глаза.
