Но вот, наконец, всё кончилось. Холод никуда не исчез — он лишь стал резать кожу сильнее, будто по лезвию его провели точильным камнем.
— Мы дома, — сказал голос, и у девушки возникло ощущение, что именно голос отрастил вдруг руки и спустил её с лошади. — Ты подождёшь? Мне нужно распрячь коня.
Керме вздохнула, спрятав в ладошке рот. Всё-таки получеловеком-полуконём здесь не пахло.
— Ты не попрощалась с родственниками. С отцом и матерью. Это плохо.
Этот странный, не похожий ни на что голос она старательно изучала все последующие дни. Эмоции там просыпались робкие, как запоздалые семена полынника в осеннем ветре. Когда он рассказывал что-то, состоящее больше, чем из трёх фраз, то увлекался, и новорожденные проявления чувств погибали под копытами целого табуна лошадей. Этот ровный голос, без взлётов и без падений, убаюкивал девушку.
Керме обеими руками пыталась пригладить растрепавшиеся волосы.
— Я рада, что ты меня украл. Так что это ничего. Тем более ни отца, ни матери у меня нет.
— Конечно, — ответил он. — Теперь ты будешь моей женой. Зови меня Шона. Как зовут тебя, слепой тушкан, я уже знаю.
Шатёр был всего один, и это был единственный шатёр на памяти Керме, от которого нельзя было, сделав несколько шагов, дойти до соседнего. Был ли он расшит золотом, Керме не знала, а спросить постеснялась, мучаясь внезапно навалившееся робостью. Да это было совсем неважно. Он был из толстого войлока, такого, что зимнему холоду будет непросто прокрасться внутрь. Разделения на женскую и мужскую половины там не было.
— Всё это время я жил один, — сказал ей Ветер. — До тех пор, пока не увидел тебя и не сказал себе: «Вот та девушка, которая разделит со мной жилище».
Керме растаяла, хоть те эмоции, которые должны быть в подобной речи, ей пришлось додумывать самой.
Всё было очень ладно, очень сурово и очень пусто. Тепло, но войлок на полу кололся, единственная лежанка так близко к очагу, что непременно должна утонуть в пепле. Никаких шёлковых прикосновений, никакого томного звона колокольчиков, которыми часто украшали шатры в родном аиле. Кострище огорожено большими валунами, щеголяющими выбоинами и отметинами от топора. Пахло кожей и сушёным мясом, которое, кажется, было подвешено здесь же, прямо под потолком. Подальше от дождя и снега.
— Осторожнее, — говорил он, придерживая Керме за плечи. — Там у меня сложено оружие. А там меха, в которых можно хранить воду, кости… я иногда вырезаю из костей… вон в той стороне, кстати, стоят фигурки. Видишь ли, я уже пять зим на одном месте.
