— Это называется — «стремя». Я слышал о таких штуках. Их используют далеко на западе для того, чтобы ездить на лошади.
— А! Чтобы продевать в неё повод? Довольно удобно…
— Да нет же.
— Чтобы массировать лошади спину? — неуверенно спросил Урувай.
Наран объяснил. Урувай поднял брови:
— Зачем ноги куда-то вдевать? Можно же просто повесить, и пусть себе болтаются…
— Ну, говорят, у них там слишком много деревьев и слишком длинные ноги. И чтобы не задевать за стволы и за землю, придумали такую штуку.
Урувай с сомнением посмотрел на дерево. Ему было трудновато вообразить, что где-то таких штуковин может быть больше, чем три. Хотя среди его сказок была одна, в которой монгольский юноша путешествовал за солнцем по всяким землям, также и по тем, в которых растут леса. Но у него не слишком получалось её рассказывать. Шум листвы больше походил на звук растревоженного осиного гнезда, напряжение в рассказе само собой нарастало, и вместо того, чтобы отдохнуть под сенью дерева, герою раз за разом приходилось сражаться с волками или от кого-то убегать.
Он сплюнул безнадёжными мыслями на землю и растёр их пяткой. Встряхнул мешочек и вытряс на ладонь несколько пыльных украшений. Не из ткани или крашеных перьев, которые делали себе женщины в степи, а из тяжёлого жёлтого металла и пыльных, мутных, но всё-таки блестящих камней.
— Интересно, в этих вещицах есть какая-нибудь тайна?
Наран рассматривал главную находку.
— Вряд ли. Скорее всего, кто-то хотел спрятать сокровища у Йер-Су за пазухой, и её воля, что именно мы их нашли. Смотри, какое искусное. Гораздо лучше любого оружия, которое я видел.
— Земля ему нисколько не повредила, — вынес свой вердикт Урувай.
— Будет нашим талисманом. Йер-Су одарила нас этой полезной вещью не просто так. Уверен, она сыграет роль в путешествии.
Урувай закивал.
— Тогда мне нужно включить её в сказание. Дай-ка, я выучу, как она звенит…
Первый раз за свою осознанную жизнь Керме потеряла точку соприкосновения с землёй. Когда-то в детстве мама и папа таскали её, как все родители таскают своих детей, на руках, но те времена безвозвратно растворились в непрочном, как бегущая вода, детском разуме. Керме часто жалела, что не помнит этих моментов, и в то же время боялась вдруг их вспомнить. Отпустить руку Йер-Су — самое страшное, считала она, что может случиться со слепым тушканом. Поэтому она всегда держалась за неё изо всех сил, цеплялась ручонками, ногами, иногда даже зубами, как блоха, въедалась в зелёный волосяной покров и надеялась, что у того достаточно прочные корни.
