Они вновь взгромоздились на коней и ручеёк остался далеко позади, когда до Урувая дошло, что в тоне Нарана не было и намёка на шутливость.
— А ты? — спросил он осторожно. — Ты что-нибудь придумал?
Шли быстрым шагом, чтобы дать лошадям немного размять мышцы. Бесконечные пустые пространства, кажется, перестали впрыскивать в них свой яд, понукающий рваться и рваться вперёд, чтобы догнать горизонт и одним прыжком оказаться на солнце, и теперь всадникам ничего не оставалось, кроме как пытаться определить по бешено вращающимся ушам, что так беспокоит животных.
Животных беспокоило всё. Пролетающие мимо огромные жуки с блестящими надкрылками, необычно густая трава, что пыталась захлестнуть вокруг ног петли. Отсутствие табуна рядом. Периодически то один, то другая пытались подать голос, но отвечал на него только конь приятеля.
Наран повернул голову.
— То же, что и ты. Нам нужно породниться со степью. Придумать какие-то ритуалы. Иначе нас съедят здесь с потрохами. Ты не видишь, там, наверху, есть грифы или вороны?
Урувай запрокинул голову и действительно, увидел нескольких птиц. Часто-часто закивал.
Наран прикрыл глаз.
— Мы для них всего лишь будущая падаль. Там, наверное, есть тот самый, что не успел выклевать мне глаза.
— Но здесь нет ни шаманов, ни идолов. Чему ты собрался поклоняться?
— Мы теперь в самом сердце дикой природы. Посмотри на свою кобылу. Такие вещи, как повод и ремень под седлом, теперь для неё всего лишь ивовые прутики, вставшие поперёк бега леопарда. Чем дальше мы от аила, тем меньше эти символы твоей власти имеют значение. Она терпит тебя только по старой памяти, но скоро ветер выдует из её развесистых ушей последние мозги, она скинет тебя и ускачет в степь.
Толстяк с ужасом смотрел на своего скакуна, мирно, на ходу срывающего цветы с облетевшими уже лепестками.
— А ведь правда. Вчера она хотела меня скинуть. Когда увидел суслика. А я думал, она просто испугалась…
— Ну вот, видишь. Нужно иметь волю толщиной с берцовую кость, чтобы удержать в кулаке уздцы. Или договориться со степью, чтобы она рассказала твоей лошади, что мы скачем по её заданию.
У Урувая на уме было другое.
— Слушай, это суслик ей сказал, что меня теперь можно не слушаться?
— Ну, не думаю, что лошади понимают языки грызунов.
Наран улыбнулся и кивнул сам себе, словно принял какое-то трудное решение.
— Доставай еду.
— Ты проголодался? — обрадовался Урувай, и суслик, не смеющий шевельнуться под пристальным изучающим взглядом, поспешил слинять из его головы.
