Рысью подбежал мальчишка со свёртком из больших листьев под мышкой. Подёргал за руку Урувая. Наран, зная, какое впечатление производит на детей его лицо и в особенности мимика, не стал поворачивать голову, а только скосил глаз.
— Ты и правда уходишь? Тятя Анхар очень разозлился.
— Правда, — Урувай опустился на корточки. — Но я ещё вернусь, чтобы сыграть тебе на морин-хууре.
Малыш посмотрел на него с восторгом. Перевёл взгляд на Нарана. Сказал:
— Все говорят: надо было выдать вам порки, да посадить в яму. Но батя Анхар, кажется, думает по-другому.
Он всунул Уруваю между дряблых ладоней свёрток и испарился.
Толстяк понюхал свёрток, пошелестел листьями лопуха и улыбнулся.
— Еда.
— Он и правда просто-напросто мог выдать мне плетей, — сказал Наран. — Батя Анхар. Зачем так расстраиваться?
Урувай сунул в рот пухлый палец.
— Он специально старался разозлиться, чтобы суметь отправить тебя восвояси. Ты откусил от его сердца кусок, приятель.
— С чего бы? — буркнул Наран. — Я же ему не сын. Хоть и назвал его отцом.
— Но он батя, самый старший в аиле, и должен быть самым заботливым. Ты ему не сын, но он отец всем нам. Понимаешь?
С минуту Наран пытался об этом размышлять. Но ни одной стоящей мысли в голову не шло. Во рту запеклась слюна.
Урувай зевнул, кадык его затрясся в сладкой судороге. Сказал:
— Я пойду спать. Ты идёшь?
— Нам нужно выехать с рассветом.
— Ты не пойдёшь в шатёр?
— Останусь с лошадьми. Хочу подготовить своего Бегуна к большой дороге. Он ведь никогда ещё не видел столько пустого места сразу, сколько нам предстоит пересечь. Представляешь? Ни единого шатра вокруг, ни единого всадника и не единой лошади. Только пустота.
Друг подумал и уселся прямо на землю. Сказал:
— Ты ведь тоже не видел.
— Да, — Наран улыбнулся. — Мы с конём будем уговаривать друг друга её не пугаться.
Керме разговаривала с Йер-Су.
Отпечаток конского копыта лежал под детскими пальчиками, пыльный и значительный. Этот след изгибами, расположением комьев земли давал ей понять, что Йер-Су слушает. И Керме роняла в это раззявленное ухо бессвязные слова, всё, что не находило выхода за день, оборачивалось горячими каплями.
Сегодня лето подошло к концу. Девочка почувствовала это по тому, как изменила запах полынь и как в общий аромат, разливающийся над степью, вплели свою тонкую ниточку поздние ромашки.
Сегодня кто-то подложил ей в кровать лягушку, и они всё утро проиграли вместе. А потом, когда созвали завтракать, она каким-то образом променяла земноводное на чашу с молоком. Нельзя сказать, что медовое молоко хуже прыгучей твари, но всё же лягушку немного жалко. После завтрака Керме звала её шёпотом, но на зов так никто и не пришёл.
