Впервые до Бена дошло, что его жена ушла совсем, когда он открыл дверь из наборного дуба в гостиную: жены там не было. Искать на кухне или в кладовке под лестницей было незачем: он чувствовал вопиющую пустоту во всем доме. Он не знал, что делать дальше: звонить по «999», завыть, выброситься из окна? Вернулся в их спальню и открыл гардероб. На первый взгляд все почти так же, как обычно. Может, она пошла прогуляться, ведь день сегодня прекрасный, думал Бен. Решил приготовить завтрак, сделать себе настоящий капучино, в контору всегда можно позвонить и предупредить, что он опаздывает, а к тому времени Эмили вернется обязательно.
Когда Бен выпил кофе, а Эмили все еще не было дома, он поднялся наверх, стал на колени на кремовый ковер и заглянул под их кровать. Чарли шел за ним следом, скуля, но Бен не обращал на него внимания. Хорошо, большой чемодан все еще на месте. Он вытащил его и открыл. Обычно лежавшей внутри кожаной дорожной сумки, которую они купили в Марракеше, не было. Должно быть, ее куда–нибудь под вещи засунули, сказал себе Бен и, пристроишись на полу, принялся шарить под полками, вытаскивая — уже нервно, — что попадалось под руки: надувной матрас, маленький чемодан на колесиках, детскую палатку, настоящий походный рюкзак, мешок со всякой всячиной, давно пропавший носок. Взметнулась пыль и повисла в воздухе в свете солнечных лучей. Когда вытаскивать осталось нечего, Бен замер на полу и издал подобие крика — свидетельство боли поражения, потом сел и взял на руки беднягу Чарли.
В небольшой лишенной окон комнатушке для допросов полицейский констебль Боб Гаррисон сочувственно смотрел через стол на м‑ра Бена Коулмана. Дело безрадостное: это–то он понимал, — придется втолковать этому малому, что, в общем, не на многое они способны в попытках разыскать его жену. БВП[5], у кого высок риск оказаться покойниками, не опустошают свой банковский счет, не набивают полную сумку одеждой и не прихватывают с собой паспорт. Бедолаге придется пережить тот факт, что жена его попросту бросила, подумал констебль Гаррисон, и все же (хотя он с такими делами уже тысячу раз сталкивался) опять выходит, как–то неловко сидеть перед этим отчаявшимся мужчиной в модном костюме и сообщать ему, что, кроме как зарегистрировать его жену как лицо без вести пропавшее, ничего и сделать–то не получится.
Бен, хотя и понимал, что Эмили исчезла по своей воле, предпочла бросить его, все же отказывался сдаваться и не разыскивать ее. Он убеждал себя, что ей хочется, чтобы он искал, она будет довольна, если ее отыщут, что, наверное, это своего рода испытание. Старался представить, куда она могла отправиться, каким именем называет себя, только это было все равно что искать кольцо, которое потерял, плавая в море. Первые несколько недель он бесконечно проверял в Интернете их общие счета, стараясь распознать хоть какое–то движение ее кредитных карточек, но напрасно. Он искал у всех до единой подруг Эмили, но ни одна ни о чем не ведала, и он видел: они не лгут. Он связался со всеми благотворительными организациями по розыску пропавших, но помощи у них не нашел, если не считать того, что ему дали просмотреть все фото мертвых тел. Он понимал: люди, забавляясь, наблюдали за ним, когда он развешивал объявления о пропаже Эмили на деревьях, в почтовом отделении, рядом с главным железнодорожным вокзалом, — но что еще он мог поделать? Он даже завел собственный аккаунт в «Фейсбуке», и, хотя друзья поначалу разделяли тон его записей, но месяц шел за месяцем, и уже единицы оставляли свои комментарии, словно бы бесплодные интернет–поиски вызывали в людях чувство неловкости от бессилия помочь ему. Наконец в вечер ее дня рождения, 15 ноября, когда нагрянули его родители с его любимым слоеным пирогом на мясе под соусом из крепкого портера, его мать тихонько высказалась в том смысле, что, возможно, уже пора дать Эмили уйти, но это вызвало в нем такую небывалую ярость, что он закричал, как бы она себя чувствовала,
