Если был в духе, говорил, что посадки конопли сводят его с ума. Что в его семье все были немного того. Когда после исчезновения брата меня отправили к психологу, я рассказала ей об этом, и та пыталась убедить меня, что склонность к наркотической зависимости Майо унаследовал от отца.
Никогда и никому не поверю, что, если б в тот июньский вечер я не предложила ему попробовать героин, он все равно бы подсел, раньше или позже.
Если бы не моя безумная затея, брат был бы жив и, наверное, родители тоже. Мой малахольный отец и измученная мама — такие, как есть, но живые. Возможно, они переехали бы в деревню, а мы бы ездили их навещать. Мы обедали бы в саду, а потом гуляли бы по дамбе с собаками. У Антонии были бы дедушка и бабушка, двоюродные братья и сестры, а у меня — иная жизнь.
Майо ни за что не начал бы колоться, не предложи я ему, в этом я уверена. Это не навязчивая идея, просто я знаю. Такой нерешительный, он во всем мне верил, во всем подражал. Все мне верили.
Это я, я сама все разрушила, и ад, в котором я продолжала жить, минута за минутой, достался мне по заслугам.
Я повернулась к ней, дотронулась до руки, гладившей мою щеку. Прикосновение кольца, — она носила его поверх обручального — маленький сапфир в окружении бриллиантов, потом я подарила его Антонии.
Ледяная рука и этот камень встревожили меня. Обычно нас будил отец. Должно быть, что–то произошло.
— Что такое?
— Ты видела Майо вчера вечером? Уже девять, а он еще не вернулся.
— Я была у Лауры Трентини, ты же знаешь, он больше не ходит с нами.
Теперь каждый жил своей жизнью. Его жизнь — постоянные поиски дозы и зависание допоздна в убогой пивнушке с амбициозным названием «Поль Верлен».
— Наверное, у кого–то переночевал, — сказала я.
Представила себе сцену: обколотый, он мог оказаться где угодно — в чьей–то машине, в общественном туалете. Домой он вернулся бы дурно пахнущий, возбужденный, или спокойный, безразличный, в зависимости от того, сколько дури удалось найти.
— Думаю, да. Я так и сказала папе, чтобы он не волновался.
— Тогда зачем ты меня разбудила?
Мне показалось странным, что мама решила разбудить меня просто так, без причины — импульсивностью она не отличалась.
— По радио только что сказали… сегодня ночью… — начала она и замолчала, взяв меня за руку.
— Что?
Я села на кровати и зажгла лампу на ночном столике.
Поверх сорочки мама накинула белую шерстяную кофточку с перламутровыми пуговицами. Эта кофточка мне очень нравилась, мама сама связала ее крючком. Она была элегантной всегда, даже рано утром.
