— Ну да, на ровном, — сказал Лузгин, и оба рассмеялись. Лузгин тоже закурил и стал оглядываться в поисках пепельницы, но Воропаев махнул ладонью: давай, мол, на пол, потом уберут, а в подтверждение бросил окурок и растёр его ботинком.
— Утром, значит, Василич, делаем так… — Воропаев стал объяснять, что утром они пойдут тремя группами, повзводно, Елагин со своими прямо на Казанку, Воропаев левее, а прапорщик Лапин правее главного шоссе, вот так вот веером, по три машины в группе, на каждую группу по три блокпоста, там до вечера сдача-приём, они остаются, а сдавшая дежурство рота возвращается в Ишим, тут ночёвка-заправка и утром послезавтра на Тюмень.
— Я с ними, что ли? — спросил Лузгин.
— А как же? — удивился Воропаев. — Нам сказали: вас сюда и сразу обратно.
— Неправильно вам сказали, — Лузгин старался говорить спокойно и уверенно. — Туда и обратно, но с вами, Коля, с вами.
— Ну, не знаю, — заворчал Коля-младшой. — Нам сказали так…
— Аты сам подумай, — предложил ему Лузгин. — Если просто туда и обратно, то о чём мне писать? — И дожал ещё, дожал, хотя и не хотел пугать младшого, но пришлось. — О чём писать-то? Как вы на марше с «пешкой» лопухнулись? Как ваш старлей без оружия бросился «пешку» спасать? Да это так я говорю, к примеру, — замахал примирительно сигаретой Лузгин, заметив темнеющий взгляд Воропаева. — Ничего такого я писать не собираюсь, я же не сволочь какая-то, Коля, но и ты меня пойми: возвращаюсь в Тюмень, а матерьяла-то нету! Зачем катался, спрашивается…
— Это вы с Елагиным решайте, — сказал Коля-младшой. — Вот завтра с ним поедете, вот завтра и решайте.
— Я бы лучше с вами поехал.
— Да я разве против? Командир так решил. Он же за вас лично отвечает. А так-то… ради бога… А можно вопрос, Василич?
— Валяй вопрос, — сказал Лузгин.
Воропаев снова взял в ладонь бутылку и спросил как бы между делом:
— Вы о чём вообще писать-то собираетесь? У вас задание какое или так?
— Что, старлей забеспокоился? — вкрадчиво проговорил Лузгин. — Это он вас на разведку с бутылкой послал, а? Колитесь, Коленька, колитесь…
Воропаев молчал, вытряхивая капли над стаканами, ужасно занятый этим ответственным делом, потом сказал:
— Почему, я сам, смотрю — окно горит…
— Не любите прессу, не любите писак?
— Ну почему… — пожал плечами Воропаев. — Мы в роте-то ещё ни одного не видели…
— Но всё равно не любите? Отвечайте честно, Коля, врать вы не умеете.
Воропаев приподнял стакан, улыбнулся сжатыми губами и помотал головой.
