Презрение Лорда [Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула] | страница 15

Потом он проснулся один в своей постели, облитый потом, с широко раскрытыми глазами, губы напряжены от готовых прорваться сквозь сжатые зубы рыданий. И так повторялось ночь за ночью, неделя за неделей. День за днем он вынужден был доводить себя до бешенства, чтобы найти силы покинуть бесполезное убежище своей палаты.

Однако его главное решение оставалось неизменным. Он познакомился с пациентами, уже несколько раз проходившими курс лечения в лепрозории, — пойманными рецидивистами, которые не в состоянии были выполнить главное условие своего мучения — условие держаться за жизнь без всякой мысли о компенсации, которая и придавала жизни ценность. Их циклическая деградация доказала Кавинанту, что его ночные видения содержали в себе сырье для выживания. Ночь за ночью они дубасили его о жестокий и непоправимый закон проказы; удар за ударом они показывали ему, что полное подчинение этому закону является единственной защитой от нагноения, разъедающей гнили и слепоты. В течение пятого и шестого месяцев лечения в лепрозории он практиковался в ВНК и других упражнениях с маниакальным усердием. Глядя на пустые антисептичные стены палаты, он словно бы старался загипнотизировать себя с их помощью. Привычка отсчитывать часы между приемами лекарств постепенно стала подсознательной. Если же он допускал ошибку или хоть немного нарушал свой защитный ритм, беспощадному самобичеванию потом не было конца.

Через семь месяцев врачи пришли к мнению, что его усердие — это не проходная фаза. Они имели все основания полагать, что прогресс его болезни остановился. И отправили его домой.

Возвращаясь поздно вечером к себе на Небесную Ферму, Томас думал, что готов ко всему. Он приучил себя спокойно относиться к отсутствию каких бы то ни было вестей от Джоан и к испуганному шараханью бывших своих друзей и знакомых, хотя эти обиды все еще причиняли ему боль, вызывая время от времени головокружительные приступы ярости и отвращения к самому себе. Оставшиеся в доме вещи Джоан и Роджера и опустевшая конюшня, где Джоан держала прежде лошадей, терзали его измученное сердце, словно едкая кислота, но он уже подчинил себя задаче сопротивляться таким раздражителям.

Тем не менее, ко всему он все-таки не был готов. Очередной шок оказался ему не по силам. После того, как он дважды и даже трижды проверил, действительно ли Джоан ничего не писала, и после разговора по телефону с юристом, который наводил для него справки, — смущение и волнение этого человека, казалось, можно было почувствовать даже через соединяющий их металлический провод — Томас отправился в свою хижину среди леса и занялся чтением написанного им начала второго романа.