— Чего на них смотреть-то, или первый раз видите, — устало улыбался Тимоха, купец первой гильдии. — Бумажки — они бумажки и есть. Дрянь, в общем.
— Мужчина, вы сколько мне дали? Ничего не перепутали? — спросила дама через микрофон железным голосом. — Смотрите внимательно.
И она показала ему четыре развернутых бумажки, на каждой из которых стояла цифра «1».
— Ваши?
— Мои?.. — Тимоха ничего не понимал. — Это что же такое-то, а? А где деньги?
— Не знаю. Я вижу перед собой четыре доллара США, и только. Если желаете, могу обменять их на рубли.
Тимоха выслушал её с по-детски приоткрытым ртом. В его памяти проплыло лицо вежливого юноши, взмах руки с зажатыми в ней купюрами, и то, как быстро эти ребятки уехали на машине сразу после «неудавшейся» сделки с Тимохой. Для кого-то, конечно, неудавшейся. Осознав всё это, Валентин как будто получил внезапный сильный удар в лоб.
Он сжал руками голову и даже чуть присел, покачиваясь из стороны в сторону. «У-у-у. м-м-м. у-у-у. м-м-м.» — неслось из него мучительное бессловесное ругательство и проклятье. Да, то, чего боялся, то и случилось. Нет больше денег. Прощайте, пальто и магнитофон! Да не столько жаль было ему потерянных денег и не купленных вещей, как стыдно перед собой и людьми, что оказался таким простаком, лохом, что его так элементарно обвели вокруг пальца, кинули деревенщину! О-о, сволочи! И ещё тётка эта в бронированном окне, свидетельница позора — конечно, обо всем уже догадалась, у них такие дела, может, каждый день здесь творятся.
Надо было сдержаться, да уж больно неожиданно это всё на него рухнуло — ведь есть же на земле такие сволочи, и как она их только носит, а?!
— Меняйте! — приказал Тимоха, играя желваками. Он более-менее взял себя в руки. Всё, всё. Было, да сплыло, теперь не вернешь. Чужие деньги к чужим людям и ушли. Ещё заплачь перед этой бабой — стыд потом на всю жизнь. Надо хотя бы эти четыре бумажки превратить во что-то полезное, жене цветов купить или шампанского привезти да весело отметить такое безобразие. Шампанского сто лет не пил. Зинка ему, конечно, ничего не скажет (а может, и скажет, а может, и клок волос вырвет, если не в настроении — но потом всё равно успокоится и простит). Забыть, забыть поскорее всю эту чушь и наваждение. Домой, домой, прочь отсюда!
Он сгрёб из ящика небольшую стопку десяток вместе с мелочью и торопливо ушёл, роняя монеты и не обращая на это внимания, и вслед ему подпрыгивало серебро и медь, словно хватая за брюки в безуспешной попытке удержать.
