Он подошёл, с трудом взял обеими руками крынку со стола и поднёс ко рту…
Да, это было очень вкусно. Но это было не молоко.
— Так это же не молоко, — сказал он.
Бабушка всполошилась от его неожиданных слов.
— Вот тебе и на. Не молоко! А что же? Это и есть настоящее молоко. А ваше-от магазинное — чистая вода. Пей.
Он ещё раз отпил из кринки. Да, ничего вкуснее пробовать ему не приходилось. Это было даже лучше лимонада «Дюшес».
— Ну как?
— Вкусно.
— То-то же. Ишь, не молоко ему…
— А вы пили лимонад «Дюшес»? Я его пью почти каждые выходные. Папа мне покупает. Тоже вкусно.
Бабушка смущённо усмехнулась и велела поставить крынку на место.
— Ещё хочу.
— Больше нельзя тебе, ты пока непривычный. Вечером попьёшь, а сейчас давай цыплят кормить. Тонька, ты где?
Тонька прибегает с улицы:
— Ну что, махнём по стопочке для настроения.
— Ты бы хоть оделась, бесстыжая! — ворчит тётка Нюра.
— А кого мне стесняться? Кольку? Да ведь мы с ним в бане всегда вместе мылись, помнишь?
Тётка Нюра отказывается пить, уходит по делам. Мы быстро выпиваем с Тонькой, закусываем солёным огурцом. Чему-то смеёмся, глядя друг на дружку.
Вроде бы всё, как тогда.
— Ну, ты и вымахала, мать.
— Дак ведь у нас тут воздуха не как у вас, в городе.
— Да, растёт всё, как на дрожжах! — я откровенно рассматриваю её грудь. — Такие, говорят, кабачки!
Она довольно смеётся и сжимает грудь руками. Ночная рубашка вот-вот лопнет под напором плоти.
— А хороша ль я?
— Хороша!
Мы опять смеемся.
— Ты-то как живёшь? — спрашивает она, усевшись со мною рядом.
— Да ничего так. Работаю.
— Девушка есть?
— Не-а.
— И жениться, что ль, не думаешь?
— Вот ещё чудеса.
— А я б хотела на твоей свадьбе погулять. Да ты, может, из этих. нетрадиционных оказался? — смеется Тонька.
— А вот я тебе сейчас покажу, какой я нетрадиционный!
— Покажи-ка!
Медленно придвигаюсь к ней поближе.
И тут в кухне появляется муж Тоньки. Он лет на пять старше её, низкорослый, тощий, очень смуглый. Голый по пояс, в растянутом голубом трико с дырами на коленях. Весь обвит мускулами, словно верёвками. Но верёвки эти слишком уж тонки. Не говоря ни слова, ничему не удивляясь, он, увидев водку, идёт к столу, наливает себе, без выражения пьёт. Словно всё так и должно быть, а по-другому быть просто не может. Вот принял манны небесной, вроде бы что-то сообразил, прозрел на минуту. Смотрит на меня, прищурившись.
— Городские, а-а. — произносит с подозрением.
Больной, которого разбудили, чтобы дать ему необходимое лекарство. Выпил снадобье, полегчало — теперь надо опять лечь и отвернуться к стене. не расплескать это блаженное состояние.
