Будет комната с запахом хлора,
Руки, люди, глаза, халаты.
Будет свет, дальше будет лучше,
Будет снег налипать на веки,
Будет звук, только он все тише,
Будет сон. Он один. Навеки.[1] Я даже не удивилась, когда поняла, что именно он будет подавать хирургу инструменты на этой операции. Я тогда ничему не могла удивляться, жизнь во мне угасала с каждым биением сердца и толчком крови из порванных сосудов. Последнее, что я увидела до того, как анестезиолог накрыл мое лицо маской, были _его_ широко распахнутые глаза.
— Аня, Анечка…
— Они знакомы? Выведите его из операционной!
— Нет–нет, просто напомнила сестру.
У него никогда не было сестры.
Будет комната с запахом хлора,
Руки, люди, глаза, халаты.
Боль наплывала волнами, я качалась в них и растворялась, а затем словно
вынырнула на поверхность.
— Почему она пришла в себя? Уволю всех к чертовой матери!
— Давление падает…
— Открылось новое кровотечение.
— Аня, Анечка! Держись!
— Уведите его отсюда!
— Аня, не смей!
Неожиданно в операционной распахнулось окно, и белый снег огромными хлопьями влетел в помещение. Подсвеченный лампой над операционным столом, он казался золотыми блестками в первые мгновения.
Будет свет, дальше будет лучше,
Будет снег налипать на веки…
— Остановка сердца… разряд… разряд!
— Аааня! — голос возлюбленного становился все тише, да и слышало его уже не тело, а нечто другое…
— Время смерти — 19 часов 36 минут.
Будет звук, только он все тише.
Будет сон. Он один. Навеки.
* * *
Я не помню, что было следующие несколько часов со мной, но неожиданно мир оглушил меня своими звуками и запахами. Я вернулась, вернулась,
помня все. Почему я не вижу? Почему я ничего не вижу?!
— Мррр…
— Мама?..
Я родилась в подвале, недалеко от _его_ дома. Я помню, как ласковая пушистая мама вылизывала меня, как возились рядом три брата, как бегали смотреть на нас дети, а старушки приносили мамуле молоко.
Кошкой быть очень весело, во всяком случае, пока ты маленький пушистый котенок. Мама вылизывала нас с братьями, мы пили теплое и вкусное молоко, возились, иногда мамуля осторожно брала нас за загривок и куда–то таскала.
А как стало здорово, когда у нас открылись глаза! Мы носились по подтаявшему снегу, который не холодил пятки, а лишь раззадоривал. А как весело было пугать воробьев! Они разлетались, когда мы с разных сторон неожиданно бросались на них. А еще лестницы. Страшные и большие лестницы, но по ним было так непривычно спускаться головой вниз… Я же помнила все–все… Но решила для себя, что раз уж выпала возможность жить в кошачьем теле, то стоит этому лишь радоваться. Пока не встретилась с ним.
