Позволю себе упомянуть и о тех, кто уже много лет уверяет, что вовсе не Молотов объявил о нападении немцев, а диктор Юрий Левитан. Другие энтузиасты святой правды уточняют: нет, объявил-то Молотов, но ему никто не поверил, а вот когда его текст зачитал Левитан, тогда все поняли. И вообще, говорят, Гитлер считал Левитана своим личным врагом №1, занес в специальный списочек, выучил русский язык, чтобы слушать его, и обещал громадные деньги за его поимку и доставку живым или мертвым в Новую имперскую канцелярию. Поверьте, я читал это своими глазами.
– Что вы чувствовали в тот день? Какие были настроения вокруг?
– А какие тут могли быть необыкновенные чувства? Что вообще может чувствовать человек, на родину которого напал враг? И мы знали, что враг силен, жесток и коварен. Думаю, что мои чувства 22 июня 1941 года мало чем отличались от чувств князя Андрея и Пьера Безухова 24 июня 1812 года: пришла великая беда и надо её одолеть. И помните слова князя Андрея? «Я бы пленных не брал…» В этом мы с ним, пожалуй, расходимся.
Есть две замечательных фотографии: советские люди слушают выступление Молотова. На одной – случайные прохожие на Никольской улице Москвы, застигнутые врасплох и словно окаменевшие. На другой – рабочие какого-то завода, видимо, заранее извещенные о выступлении. Вглядитесь в их лица. На всех написано одно: большая беда!
Но представьте себе, жили тогда в большой стране и такие граждане, которые радовались войне. К моему изумлению, ими были два моих однокурсника по Литературному институту, впоследствии довольно известные литераторы. Они написали об этом в своих воспоминаниях. Вот один из них:
«Увидев меня и маму, отец соскочил с электрички на платформу и сказал: - Война...
Услыхав это слово, я мгновенно забыл обо всём, что волновало меня. Вот оно! Наконец-то! Я не понимал, почему плачет мама, почему не радуется отец. Я радовался... Радость моя была искренней, неподдельной. Случилось, наконец, самое главное – то, к чему мы всё время готовились, чего так долго ждали!» (Скучно не было. М., 2004, с.76). Чего это «мы ждали»-то? Братания, что ли? А ведь парню было уже не десять-двенадцать, когда мальчишки играют в казаков-разбойников, а пятнадцать лет, комсомолец, ровесник тех девушек, что на Никольской, потрясенные, слушали Молотова.
То же самое читаем у второго: «Мы обрадовались, когда услышали по радио: война!» (Жизнь, подаренная дважды. М.,1999. с.32). Это ещё удивительней: автору было в тот день без пустяка уже восемнадцать лет, окончил школу, студент техникума. Да, как сказал классик, «страшно далеки они от народа».
