Шёл я недавно по Тверской улице мимо «электротеатра «Станиславский» и вспомнил вдруг, что когда-то здесь, в Московском драматическом театре имени Станиславского, впервые увидел «Дни Турбиных» в постановке Михаила Яншина с Евгением Леоновым в роли Лариосика. Великий был спектакль! И такая мрачная символика… Ведь именно «электротеатру» насмерть противостоял драматург и режиссёр Михаил Булгаков. Нет, я не о синематографе, боже упаси. Я о той выдуманной сценической новизне, что горит не живым одухотворённым светом, а лишь рябит да прыгает в глазах, точно голые бояре на трапеции. Эта новизна словно подключена к тарахтящей «динамо-машине», снабжающей дурной энергией очередной окончательный эксперимент над искусством и здравым смыслом.
Не огорчайтесь, Михаил Афанасьевич, и этот «электротеатр» ненадолго.
Немузейный интерес
Литература / Литература / Булгаков – 125
Теги: Михаил Булгаков
Михаил Булгаков, несомненно, самый загадочный писатель XX века. Несмотря на то что он находился в сложных отношениях со временем и c властью, сегодня классик – вне времени. И главное – по-прежнему интересен. И просто читателям, и, конечно же, современным писателям, которым мы задаём такой вопрос:
Ваше отношение к личности и творчеству Михаила Булгакова?
Андрей ВОРОНЦОВ, лауреат Булгаковской премии:
– Как и многие, я открыл Булгакова с «Мастера и Маргариты». Я его читал глазами советского десятиклассника- wbr /wbr вольнодумца (мои современники могут себе этот тип представить), для которого евангельская линия романа была, в общем, ясна, ибо в своём вольнодумстве я уже дошел до мысли, что Бог существует, а мистико-демоноло wbr /wbr гическая – не очень. Читать про похождения сатаны и его присных в Москве было, конечно, интересно, однако зачем они являются всякой литературной и околотеатральной шантрапе, я, если честно, понимал не слишком хорошо. Пришел бы Воланд еще, допустим, с Сталину… Но вот издевательские реплики нечисти воспринимались мной на ура. «Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня?» Блеск! Сейчас-то уже неясно, в чём, собственно юмор. В любом российском супермаркете мы найдём вино не менее десяти стран, а в винных бутиках – ещё больше, в то время как в супермаркетах таких винодельческих грандов, как Италия и Франция, – почти исключительно продукция местных виноградников, поскольку конкуренты на своём рынке им не нужны.
Потаённые смыслы «Мастера» стали доступны мне позже, когда я прочитал «Белую гвардию». Без этого романа мы никогда не поймём, почему культура XIX века стала для нас реликтом и что случилось после 1917 года с теми, кто наследовал Достоевскому и Чехову. Патриот Мышлаевский с ядовитейшим сарказмом говорит о «мужичках-богоно wbr /wbr сцах достоевских» и «святых землепашцах, сеятелях и хранителях», хотя понимает даже в гневном ослеплении, что «На Руси возможно только одно: вера православная, власть самодержавная!». А вот булгаковский Башмачкин без департамента (да что там без департамента, без государства) – Василиса. После того как мародёры в шинелях с чужого плеча и ветхих николаевских мундирах забрали у него, члена либеральной «партии народной свободы», лакированные ботинки, калоши, брюки и пиджак, он вдруг «прозрел»: «…у меня является зловещая уверенность, что спасти нас может только одно… Самодержавие… Да-с… Злейшая диктатура, какую можно себе только представить… Самодержавие…» Сатира? Да, сатира, но характернейшая: именно так Булгаков разрешил затянувшийся на весь XIX век спор между Евгением и Медным Всадником («синонимом» петербургскому памятнику Петру в «Белой гвардии» служит высоко вознёсшаяся над Днепром статуя Владимира Великого с крестом в руках, за которой и прячутся мародёры).
