— Да, да, извини меня, наверное, мне лучше просто уйти.
— Не надо никуда уходить. Просто заверши свой рассказ. Что было потом, когда ты очутилась в машине с Соней. Что было дальше?
— Ничего.
Ее лицо так и продолжало дергаться.
— Ничего. В машине был еще и тот самый хирург. Твоя Соня крепко меня держала, а он снова сделал мне укол, приговаривая, как и ты сейчас: «Спокойно, радость моя, спокойно!»
Верьте не верьте, но я словно пережил ту маленькую сценку наяву: машина, Соня, крепко обхватившая лысую руками, и ее милейший доктор Серж, аккуратно делающий укольчик…
Я мужественно улыбнулся:
— И потом?
— Что потом? Потом я очнулась, связанной — только на этот раз я была на чердаке дома твоей Сони. Я с детства была очень ловкой, помню, в пионерлагере нас учили избавляться от веревок. И снова я сумела от них освободиться. Более-менее привела в порядок парик, платьем утерла лицо. А когда спустилась — обнаружила себя среди уймы народа. На мое счастье, все там были одеты так, что и я вполне могла сойти за какую-нибудь навороченную…
Я только усмехнулся на это замечание — признаюсь, с горчинкой. Что тут говорить, публика у Сони собралась неординарная…
— И что, тебя не заметили ни Соня, ни ее приятель?
— А ты сам их сразу заметил?
Не в бровь, а в глаз — в самом деле, мне пришлось потусоваться, прежде чем я наконец-то повстречал свою любовь.
— Как же ты попала именно в мою машину?
Твердой рукой я решительно налил себе и Кристине по новой рюмашечке. Она немедленно нахмурилась.
— Очень просто. Я держалась в тени неподалеку от входа, когда ты припарковался, а потому прекрасно видела, как ты вышел и с грустью посмотрел на освещенный дом.
Она горько усмехнулась:
— Я подумала, что ты — не злой человек. И залезла в твою машину. Потому как мне нужно было любым способом исчезнуть из того ужасного дома. Наступала ночь, и мне было страшно. А потом, в машине, когда ты запел смешную старую песню «Не сыпь мне соль на раны», у меня началось нечто типа истерики. Дело в том, что мой Игорь тоже любил напевать ту же самую песню.
Договорив эту тираду, она взяла дрожащей рукой рюмку и залпом выпила коньяк. Видели бы вы ее лицо — мокрое и красное от слез, оно все-таки было чертовски притягательным — особенно учитывая то, что от нескончаемых рыданий да истерик ее большой чувственный рот стал ослепительно-красным. Я вздохнул и тоже выпил свою порцию.
Какие мысли скакали у меня в голове? Самые разнообразные. Я думал, что нельзя на протяжении нескольких лет знать человека и не ведать, что он — преступник. Что красивая девушка, разумеется, может быть, что называется, с чертовщинкой, она может рисовать человеческие внутренности, но торговать ими…
