К ужину мы, разумеется, опоздали. Тетка Анисия спустилась к нам, узнать, почему мы так задержались. Баська нехотя протянула ей свою работу, которую тетушка с удовольствием похвалила. После чего, снисходительно — ободряюще улыбнувшись, посмотрела на меня:
— Ну что, Леся, показывай, что там у тебя на этот раз?
Я протянула свое творение с равнодушным видом, но с ликованием в душе — наконец-то хоть в какой-то ценимой Анисией области, я превзошла ее любимую племянницу и дотянула до уровня «приличной девочки».
Теткино молчание затянулось. Все присутствующие на кухне тоже подошли поглядеть на наши успехи и теперь восхищенно ахали.
— Хорошо, молодец, Леся, — холодно похвалила меня хозяйка трактира. — Наконец-то у тебя хоть что-то получилось как надо. Я же говорила, что если приложить старание, то все получится, а ты утверждала, что заниматься рукоделием, тебе не дано.
Восторгов она выражать не стала, и я понимала почему. Как женщина умная, Баськина тетка, зная прелестный характер племянницы, да и мою неуступчивость тоже, поняла, что наше с Баськой соперничество теперь станет еще сильнее.
— Ужинайте, и идите отдыхать все. Завтра после обеда опять пойдете в Управу. Работы ваши потом повесим где-нибудь на видное место.
Эдельвия. Чернолесье. Июнь 312 года с разделения Лиории. Кассий.
Тени колебались и метались по комнате в мерцающем свете свечи, приобретая странные и загадочные очертания. Касс сидел у стола, грея руки о кружку горячего отвара из трав, и внимательно слушал рассказ крепкого седого старика, который в процессе повествования, собирал нехитрый ужин.
— Вот такие вот дела, Кассий. И передай приору, что-то тревожно мне. Там, на юге Чернолесья вроде бы все и тихо стало теперь, но все же… все же… то ли предчувствие, то ли просто ощущение чужого вмешательства в ткань Равновесия. И Великий Шаман троляриев явно обеспокоен. Не зря, ох не зря он нашел меня, когда я был там. Их никогда толком не понять, но те строки, что он передал, отдай приору. Жаль, что мы не можем так же свободно общаться, как в древности. Я не бард-предсказатель, я стихийник, потому не могу ни сам предвидеть, ни верно толковать то, что узнал. Ты ничего не чувствуешь?
— Вид, — тон Кассия стал утомленным, как будто он уже по двадцатому кругу объяснял одно и то же, — все, что я чувствовал и видел, я уже не по разу рассказывал и тебе, и кругу чародеев, и приору лично. И тебе это отлично известно. Потому оставим это. Силену я передам и письмо и все, что ты рассказал на словах. Долго ты там бродил, жду тебя уже неделю сверху той, о которой уговаривались. Хотя то и к лучшему вышло.
