— Не угадали, Вильгельм. Я вспомнил имя вашего отца, покойного Гуго де Фризза. Основоположника немагической медицины кайзеррейха. И историю про одного маленького мальчика, который в восемь лет успешно пришил кошке отрезанную косой лапу. Помнится, я даже купил себе в библиотеку его книгу «Иллюстрированная топографическая анатомия распилов, проведенных в трех направлениях через замороженное человеческое тело». Хобби у меня такое, Вильгельм, слухи и книги коллекционировать, — я подмигнул де Фриззу. — У меня только один вопрос, — я присел в кресло и налил себе «Крови Тиамат». Орели успела-таки выполнить мой приказ, до того как ее схватили. — Почему вы тратите свое время, бегая по глухой провинции с этим двуручником, вместо того, чтобы спасать жизни в столице? Очень, должен заметить, высокооплачиваемые жизни!
— Потому, что отец заставлял меня отказаться от магии, ради его, как я тогда думал, глупых выдумок — «науки»! Как будто мы гномы какие-нибудь!
— Нет, причина, почему вы бежали из дома меня не очень интересует. Подростки достаточно банальны. Почему сейчас вы не стали работать военным врачом?
— А я им и был. И тогда в Сиппаре… — Вильгельм, наконец, закончил наложение повязки и повернулся ко мне. Я протянул ему еще один бокал с бренди. Было видно, что рассказывать ему больно. — Тогда в Сиппаре я был бессилен. У нас кончилось волшебство. А я не умел. Не мог я никого спасти. — Вильгельм смотрел в окно, избегая моего взгляда. — Я идиот, господин оберст. А мой отец уже не сможет научить меня. И тогда я дал себе обет, не заниматься лекарским делом.
— Мда… Похоже вы действительно идиот! Учитесь сами, Вильгельм. Какие ваши годы…
— Вы понимаете, что на моей совести несколько десятков загубленных жизней? Только по причине моей невежественности!
— Я понимаю, что на вашей совести будет гораздо больше, если вы не возьметесь за ум! — я с раздражением поставил бокал на подлокотник. — Сегодня вы действовали очень успешно, и, кстати, нарушили свой обет!
— Ну… это так. Ветеринария.
— Ну-ну, — я не был так уверен в его последнем заявлении.
Вильгельм поспешил удалиться. Разговор был ему явно неприятен. Молодой дурачок. Умелый, сильный, гораздо более опасный в бою, чем я, но дурачок. Я вздохнул и погладил спящую Орели по голове. Было очень непривычно чувствовать себя виноватым. Тем более не перед дворянином. Тем более даже не перед человеком. Я думал, что такой атавизм как совесть давно отмер в моей душе на четвертом десятке жизни. Видимо зря надеялся. Не стоило мне отправлять ее одну во враждебный к ней город, тем более, когда на меня идет охота.
