Не следует забывать, что Академия наук в России была государственным учреждением и поэтому в ней тоже проявлялись нравы, характерные для чиновничьей среды, хотя и в меньшей степени. Так, княгиня Е. Дашкова после назначения ее главой этого учреждения едет к знаменитому математику Л. Эйлеру, в течение ряда лет не посещавшему заседаний из–за. возмущавших его порядков. Она входит в залу, где собрались все академические профессора и адъюнкты, вместе с великим слепцом (Эйлер был слеп) и произносит краткую вступительную речь. Затем намеревается сесть и обнаруживает, что место рядом с председательским, т. е. первое место, по праву принадлежащее Эйлеру, собирается занять господин Штелин, профессор аллегории, бездарный, но имевший чин действительного статского советника (Дашкова острила, что и научные его знания, и сам он — только аллегория). Тогда она предложила Эйлеру «сесть, где он пожелает, так как любое место, которое он займет всегда будет первым» (98, 181–182). Находясь на посту президента Академии наук Е. Дашкова была непримирима и резка по отношению к добивающимся почета не по научным заслугам, а по чинам и связям, и в то же время относилась чрезвычайно тактично к подлинным ученым, приносившим пользу России.
Следует остановиться на нраве М. Ломоносова, требовавшего добронравия от других ученых и преодолевавшего трудности бюрократического порядка и происки недругов. В словаре, составленном Н. И.Новиковым, возникает привлекательный человеческий образ: «Нрав он имел веселый, говорил коротко и остроумно и любил в разговорах употреблять острые шутки; к отечеству и друзьям своим был верен, покровительствовал упражняющихся во словесных науках и ободрял их; во обхождении был по большей части ласков, к искателям его милости щедр; но при всем том был горяч и вспыльчив» (183, 128).
М. Ломоносову приходилось нередко прибегать к помощи «меценатов», в частности И. И.Шувалова; он писывал хвалебные оды и панегирики своим «покровителям», однако не дорожил покровительством своих меценатов, когда шла речь о его чести или защите любимых идей. И вот представляют интерес нравы интеллигентов (ученых и литераторов), собиравшихся в доме И. И.Шувалова. На этих встречах они редко церемонились друг с другом и особенно, как рассказывает Шувалов, такими непримиримыми врагами были Ломоносов с Сумароковым: «В спорах Сумароков чем более злился, тем более Ломоносов язвил его; и если оба не совсем были трезвы, то оканчивали ссору запальчивою бранью, так что я вынужден высылать их обоих, или чаще Сумарокова. Если же Ломоносов занесется в своих жалобах, то я посылаю за Сумароковым, а с тем, ожидая, заведу речь о нем. Сумароков, услышав у дверей, что Ломоносов здесь, или уходил, или, подслушав, вбегает с криком: не верьте ему, ваше превосходительство, он все лжет; удивляюсь, как вы даете у себя место такому пьянице, негодяю. — Сам ты пьяница, неуч, под школой учился, сцены твои краденый! — Но иногда мне удавалось примирить их, и тогда оба были очень приятны»' (220,170–172). Однако их не всегда можно было примирить.
