– Однако, – вновь заговорил он, отпив из пол-литровой кружки, которую ему только что принесли, – я виделся с вашим другом Ивоном в Кельмере…
Ивон, тот самый мастер, ремонтирующий лодки, алкоголик, который снабдил меня контрабандной самогонкой и подробным рассказом о несчастном случае, произошедшем с Андре и Гортензией Барле.
– Вот как! – удивилась я. – И зачем же?
– Затем, что я никак не мог принять тот факт, что моторную лодку, несущуюся на полном ходу, оставили в руках неопытного рулевого. Никогда такой требовательный человек, каким был Андре Барле, не позволил бы этого. Даже своему сыну.
Луи не смог бы стоять у руля такого моторного катера, заявила мне Ребекка.
– И что же? – оживилась Соня.
– По меньшей мере можно сказать, что Анабель произвела впечатление на нашего лодочного могильщика, – улыбнулся Маршадо широкой, в тридцать два зуба, обольстительной улыбкой.
– Он был мертвецки пьян, – обрубила я.
– Может быть. Тем не менее он держал язык за зубами и не рассказал вам самого главного. В тот день, 6 июля 1990 года, Ивон не только вытащил из воды вашего будущего мужа, у которого было раздроблено колено. С палубы своей рыбацкой лодки он наблюдал за всем происходящим: «Рива», которая неслась на полной скорости, роковой удар…
– Что? – воскликнула я. – Он мне не говорил ничего подобного!
Маршадо вновь сделал глоток прохладного хмеля и продолжил свой рассказ:
– Я знаю. Однако даже спустя двадцать лет после всего произошедшего у него сохранились очень четкие воспоминания. И это однозначно: тот, кто управлял «Ривой», не случайно разбил ее о скалы. Все местные жители знают рифы наизусть. Невозможно про них забыть или не знать об их существовании. Тем более когда живешь в вилле прямо над ними и можешь наблюдать их каждый день из своих окон.
– Что вы этим хотите сказать? – резко и сухо спросила я.
– Что, по мнению нашего приятеля Ивона из Кельмера, «Рива» намеренно была направлена на скалистую отмель.
Я на мгновение потеряла дар речи. Мое лицо освещал одинокий луч, падающий с улицы, но я вдруг ощутила беспросветную темноту внутри.
– Это не был несчастный случай, Эль, – настаивал он мрачным тоном. – Это было самоубийство.
Иногда боль не исчисляется ни количеством роковых разоблачений, бросающих нас на лопатки, ни даже интенсивностью этих апперкотов, которые мы получаем от жизни. Иногда она материализуется в часах, минутах, секундах, в любой единице времени, даже малейшей, врезающейся в наш мозг, как игла, и колющей наши чувствительные зоны до следующего приступа.
