Весь мир одушевлен, и зрим, и вещен.
Способны мыслить струны и колки.
И даже пыль, сметаемая тряпкой
С покатой черноты фортепианной, –
Не просто прах, а бытия крупица.
И вещна мысль,
пространство искривляя,
И вечна жизнь страстей неутоленных,
И каждый звук, рождаемый ударом
По сгусткам струн, на что-нибудь похож,
Но нет ему ни слова, ни прозванья.
