На пятый день текст радиопередачи изменился. Перед рассветом пятого дня пражское радио сообщило, что танки Красной Армии ворвались в город и очистили его от немцев. Что приказано в ознаменование освобождения Праги произвести салют двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из трехсот двадцати четырех орудий. Что девятое мая — День Победы.
И так сразу, в одну минуту, окончилась почти шестилетняя война, самая страшная из войн. Пражское радио не передавало больше то отчаянных, то взволнованных призывов о помощи, полных надежды и страдания. Вечером передача прервалась во время исполнения бодрой песни, но никто теперь не боялся за судьбу мужественных работников радио…
— Сегодня вечером вы должны быть там, сестра Элишка… Вы должны танцевать, веселиться, сделать то, чего не делали никогда в жизни, — напиться, раскрыть объятия неизвестному… или еще что-нибудь…
Она покачала головой. Как можно? Она на работе.
— Черт с ней, с работой, в такой день!
Она не соглашается. Так нельзя. Все же не могут веселиться! Тем более в больнице… Если все уйдут, кто-нибудь умрет еще — как же так? Да и не всем весело даже в такой день, даже сегодня.
— Можно вас попросить кое о чем, сестра Элишка?
Я видел, что она догадывается, о чем я попрошу, и не знает, как быть.
— Никто и не узнает. Сегодня никто больше не придет…
— Пан доктор говорил, что завтра…
— Завтра, завтра… Ну какая разница? Ведь он сегодня снял пластырь и сказал, что рана затянулась.
— Я не имею права… Это…
— Сестра Элишка!
— Нет, не могу.
— Сестра Элишка!
Она вздохнула. Ну что поделаешь с таким? Я видел, что она колеблется, видел, она хочет сделать то, о чем я прошу, я знал, что она это сделает.
— Вы же меня потом и выдадите…
— Я? Буду нем как могила, Элишка…
— Ну хорошо, только на ночь я поверну вас опять.
С осторожностью, даже с нежностью она перевернула меня на спину. Совсем иначе выглядит больничный мир, если лежишь на спине. Надо мной потолок, мне видна вся комната, двери, столик, я вижу — в первый раз вижу как следует, не только сбоку, сестру Элишку. Какая же она? Красивая? До сих пор я даже не знал. Она молоденькая, синеглазая, невысокая, тонкая… больше, чем красивая, — милая…
— Что вы так на меня смотрите? — спрашивает она смущенно.
— Как же мне не смотреть на вас, сестра Элишка, как же не смотреть?
— А что во мне такого?
Я не ответил. Не стану ничего доказывать ей. Зачем?
— Скажите, Элишка, почему вы все время сидите подле меня? Ведь в отделении есть еще больные…
