— Не сравнивай себя с Григорием Донатовичем, пожалуйста. Он к женщине относится с уважением, а для тебя я всего–навсего очередная потаскушка. Думаешь, я этого не понимаю?
— Катя, что с тобой?
— Ничего. Думаешь, не вижу, как тебе не терпится от меня избавиться? В чем я виновата, скажи, в чем?! В том, что изнасиловали, да?
— В этом скорее я виноват.
— Ой, держите меня! Да разве ты можешь быть в чем–нибудь виноват? Ты же супермен.
— Тоже верно, — согласился я.
Заревела, умчалась в ванную, где и заперлась. Что ж, после вчерашнего, хоть и с опозданием, нервы сдали. Но все–таки меня сильно задело секундное ледяное отчуждение, мелькнувшее в ее глазах.
Пока она сидела в ванной, я дозвонился до матери. Ожидал упреков, но не услышал ни одного. Мама догадалась, что ни в какую командировку я не ездил и что у меня крупные неприятности. Это меня не удивило. У нее всегда был дар угадывать беду. Может, это вообще свойство русской женщины, которая веками живет в ожидании, что ее уморят голодом вместе с детьми. Поговорили мы недолго, главное, у отца пока было все нормально: не лучше, не хуже. Мать как раз к нему собиралась, я застал ее на пороге.
— Привет передай. Завтра постараюсь к нему заглянуть.
— А ко мне? Или с матерью можно не церемониться?
— К тебе тоже завтра.
Наугад набрал номер Коли Петрова, и он оказался дома, только что вернулся из магазина с пивом, собирался опохмеляться.
— Сколько дней уже керосинишь?
— Не помню. Ты где, Сань? Подскакивай, налью.
В таком состоянии он был невосприимчив ни к дружеским увещеваниям, ни к мирским напастям. Я ему позавидовал, как живые иногда завидуют мертвым. Все–таки у него была норушка, откуда он мог беззлобно наблюдать, как рушится все вокруг.
— Ну–ну, — предупредил я. — Околеешь, никто свечки не поставит.
— Подскакивай, Саня! Девочек позовем. Тряхнем молодостью. Только Зураба не надо, он плохой.
— Чем он опять провинился?
— Отупел совсем. Додумался, что скошенный угол устойчивее куба. Потрясение основ. Город наподобие Пизанской башни. Бред дебила. Я с ним теперь разговариваю только по необходимости. Нет уж, Сань, обойдемся без него. Позовем Галку Зильберш- тейн…
Вернулась из ванной Катя, как–то необыкновенно причесанная. Длинная светлая прядь кокетливо падала на щеку, полностью закрывая ссадину. Улыбалась виновато:
— Прости, Сашенька! Но ты же должен понять. Раньше меня никогда не били, а тут вдруг каждый день. Никак не привыкну.
— Понимаю.
— Не сердишься? Правда?
