— Нисколько. Это знакомый.
Участок Гречанинова действительно был запущен до безобразия — трава по пояс, и больше ничего. Шесть соток буйных сорняков. Небольшой брусовый домишко (две комнаты и кухонька внизу, уютный жилой чердачок) тоже в полном забросе: посеревшие, без следов краски стены, кое–где прихваченные гнилью. Двое мужчин в шортах, голые по пояс, помахали нам с соседнего участка:
— С приездом, Григорий Донатович!
Гречанинов приветливо с ними поздоровался, но на их движение подойти к изгороди никак нетзто- звался. По заросшей дорожке, как по целине, мы подступили к дому, и Григорий Донатович отомкнул навесной замочек, точно такой, какие вешают на почтовых ящиках.
— Ну что, Катенька, наведем порядок? Здесь вам придется пожить несколько дней.
Следующие два–три часа прошли в тяжких, но веселых трудах. То есть трудились Гречанинов и Катя, а я на правах подранка преимущественно сидел то в комнате, то на крылечке и изредка давал суженой полезные советы. Следил за ней с удовольствием, сердце радовалось. Гречанинов открыл кладовку, где хранилось разное барахло, в том числе и рабочая одежда. Катя переоделась в сатиновые тренировочные брюки, как–то. лихо их подтянув и закрепив ремнем на талии, и в старую трикотажную безрукавку и развила такую деятельность, что пыль стояла столбом. Мыла полы, скребла подоконники, чистила стекла, вверх дном перевернула кухоньку. Время от времени подлетала ко мне, целовала, тискала и шептала одно и то же:
— Так чудесно, любимый, да?! Тебе тоже, да?!
В одежке с чужого плеча, в которую могло поместиться несколько Кать, она была еще прелестнее, чем в модных тряпках, и в эти часы мне приоткрылась ее женская сущность: птичка, с азартом свивающая временное земное гнездышко. Боже мой, каким ясным, праздничным светом лучился ее взгляд!
Григорий Донатович извлек из кладовки старую косу, направил ее точильным камушком и вышел в сад.
— Катя, поди сюда! — окликнул я с крылечка.
Выскочила с мыльными руками — и не пожалела. Было на что поглядеть. Косил траву Гречанинов, как и жил, с какой–то собственной таинственной ухваткой. Мощный торс, облитый солнцем, экономные, резко–плавные движения, смиренный шорох травы — во всем облике какая–то странная обособленность от мира, какая–то звериная целеустремленность.
Катя спросила восторженно:
— Саша, кто он?
— Человек.
— Сколько ему лет?
— А ты как думаешь?
— Сначала мне показалось — лет шестьдесят. Но ему может быть и двадцать, да? Какая сила!
